Владимир Перстнев - Жаркий август сорок четвертого [К 70-летию Ясско-Кишиневской операции и освобождения г. Бендеры от фашистских захватчиков]

Судьба хранила нашего героя и его самолёт. За время боёв лётчик Кобыляцкий не потерял ни одного воздушного стрелка. Его самолёт защищал в воздухе огнём своего пулемёта воздушный стрелок, уроженец Орловщины Пётр Васильевич Зуйков, с которым они, к сожалению, больше не встречались. И всё же личных потерь избежать не удалось. В боях под Киевом погиб его младший брат — Петр Васильевич Кобыляцкий.

Родина высоко оценила боевые заслуги Николая Васильевича Кобыляцкого. Он был награждён двумя орденами Красной Звезды, двумя орденами Боевого Красного Знамени, Отечественной войны, медалями «За боевые заслуги», «За Победу над Германией», «За взятие Будапешта», «За освобождение Белграда», болгарской медалью «За освобождение Болгарии», многими юбилейными медалями.

После войны он продолжал службу на Дальнем Востоке в должности начальника парашютно-десантной службы авиационной дивизии. Сам за годы службы лично совершил 250 прыжков с парашютами различных систем. В 1958 году по состоянию здоровья вышел в отставку, работал инженером по оборудованию на Уманьской швейной фабрике. Затем семья Кобыляцких переехала в Бендеры, где он трудился в должности начальника ЖЭКа. Полковник в отставке Н.В. Кобыляцкий много лет активно работал в городском Совете ветеранов, возглавлял секцию ветеранов войны.

В этом юбилейном году — 70-летия Ясско-Кишиневской операции и освобождения г. Бендеры от фашистских захватчиков — Николаю Васильевичу Кобыляцкому исполнился бы 91 год со дня рождения. Наверное, лучшим подарком для него стали бы слова, сказанные его друзьями-однополчанами. Один из них, житель города Тула Николай Васильевич Шеваев, как-то сказал о своём товарище: «Для своих фронтовых друзей он был и остается скромным и отзывчивым боевым другом. Надеюсь, что грядущие поколения наших людей выразят ему благодарность за боевые заслуги и ратный труд в мирное время, а для ныне живущей молодёжи он будет примером самоотверженного служения Отечеству и любви к Родине».

Этого сухощавого, отнюдь не богатырской наружности человека нередко можно было увидеть на тенистых бендерских улицах или на набережной Днестра, где он частенько гулял со своим внуком. Регулярно заходил Николай Николаевич Виноградов и в местный историко-краеведческий музей. Каждый раз делился бывший рядовой 8-й стрелковой роты 398-го стрелкового полка 118-й Мелитопольской Краснознаменной ордена Кутузова 2-й степени стрелковой дивизии интересными находками, связанными с боевым прошлым своего соединения. Эта работа стала, по сути, делом всей его жизни.

После его кончины альбомы с ценными фотографиями и документальным материалом о родной дивизии, любовно оформленные ветераном, заняли достойное место в фондах Бендерского историко-краеведческого музея.

Оставил Николай Николаевич и воспоминания о своем фронтовом пути. В них нет масштабных батальных эпических картин, перегруженных фронтовыми сводками и общими местами. Да и могут ли они передать, что творилось в душе двадцатилетнего паренька и сотен тысяч его сверстников, опаленных огнем жестокой войны. Эти теплые весенние дни 70 лет назад ему довелось встретить на берегах Днестра, а в мае сорок пятого испытать упоительное чувство сопричастности к Великой Победе. Фрагменты этих воспоминаний, проникнутых подчас подлинным лиризмом, я предлагаю вашему вниманию.

Днепровские плавни, острова и протоки, могучие деревья и болота, заросшие камышом, укрывали нас от вражеской авиации и наблюдателей противника. День прошел, на землю опустился вечер. Отдохнув в укрытии, мы пошли к берегу, где с наступлением темноты началась переправа. Лодки подходили к берегу, выгружали раненых на плацдарме и грузили новую партию бойцов. Так всю ночь и будет работать переправа.

Вышел и я к воде. Там, где шла погрузка, наша очередь еще не подошла. Я сел на поваленное дерево и задремал. Вскоре появился комбат Ильчибаев и передал, что переправляться я буду со старшим лейтенантом Поляковым. Ожидая его, я провожал глазами очередную лодку, отплывающую на плацдарм.

Где-то во второй половине ночи подошла и наша очередь грузиться в лодку. Я, как самый легкий, сел на носу, старший лейтенант рядом, погрузили боеприпасы, самым последним сел пулеметный расчет с неразлучным своим «максимом». Лодка дала глубокую осадку, но один из саперов подобрал трех умелых гребцов и сам четвертым сел на весла. Днепровская вода подхватила клееное фанерное судно, заработали весла, в темноте растаял берег. Лодку потянуло течением, но гребцы подналегли на весла, она подчинилась, выровнялась и послушно заскользила по воде. Над головой черное февральское небо, за бортом лодки тихо журчит темная днепровская вода. Ни правого, ни левого берега не видно, но как маяк помогают нам ракеты с правого берега, выпущенные немецкими сторожевыми постами для освещения водной глади Днепра, да частые очереди трассирующих пуль, выпущенных из пулемета, указывают нам путь. Иногда невдалеке на воде рвались мины, но наш сапер уверенно ориентировался по этим маякам.

Воины молча прислушивались к журчанию воды, к выстрелам на правом ночном берегу, но вскоре впереди показалась его черная стена, преграждающая нам путь. Тихий разговор в лодке оживился, послышались шутки. Берег надвигался все ближе и ближе. И вот толчок — лодка, груженная до отказа, уперлась в мель. Так как я сидел впереди, то первым спрыгнул в воду. Стоя по колено в холодной днепровской воде, я подтянул лодку, спрыгнули с нее и другие воины. Судно пошло легко и уперлось в песчаный берег, началась разгрузка.

Я промочил ноги и ботинки оказались полными воды, но мы уже стояли на твердой земле, и хорошо, что за время пути нас не задела ни одна пуля — все прошли выше, а мины упали где-то в стороне.

Старший лейтенант тихим голосом подал команду, к нам подошел встречающий, повел вновь прибывших берегом вдоль воды. А мы со старшим лейтенантом Поляковым, предварительно узнав направление, отправились в штаб полка для получения боевой задачи для батальона. Штаб находился в селе Леонтьевка, в овощехранилище колхоза. Шли туда, ориентируясь по телефонному проводу. Мне особенно тяжело было идти, в мокрых ботинках хлюпала вода, не говоря уже о холоде. Это ведь было в ночь с 11 на 12 февраля.