Борис Борисов - Школа жизни

Здесь можно было увидеть фотографии двух Пименовых — санитарки микробиологической станции и работника милиции, Шураковой — вагоновожатой трамвайного депо, Бундуковой — кочегара… Все они впоследствии были награждены орденами «Знак почета».

— Взгляните-ка на эти благодарности фронтовиков, — подал мне пачку писем П. М. Максимов.

— «Дорогая моя! — прочитал я. — Я не знаю, кто вы и что вы — молодая ли девушка, средних ли лет дама, или старая бабушка. Возможно, мы с вами разных лет и разного характера, но крови одной — русской крови, которую не жалеем мы во имя нашей цветущей Родины. Мы с вами отныне связаны кровью, хотя мы и не знаем один другого…»

Помню, что желание юного лейтенанта выразиться как можно более красиво и возвышенно вызвало у меня улыбку. Но обуревавшие его мысли, глубокие, серьезные, не могли оставить равнодушным.

Я спросил Петра Михайловича, хранятся ли эти письма, знаки преданности и благодарности.

— А как же! Это документы.

В стенной газете станции было напечатано стихотворение раненого сержанта Петра Барсова: «Тебя я вечно помнить буду», которое он посвятил донорам Иванова.

Мы долго разговаривали с донорами и сотрудниками станции.

— Может быть, моему мужу или сыну кто-нибудь тоже даст свою кровь, — задумчиво сказала пожилая ткачиха с фабрики имени Крупской…

Женщины Иванова за время Великой Отечественной войны отдали фронтовикам сто двадцать пять тонн своей крови! Тут-то мне и вспомнились слова Петра Михайловича Максимова, что у них на станции «кровь течет рекой», и захотелось подробнее рассказать об ивановских женщинах-донорах. Тяжело им было в годы войны, но редко кто слышал жалобы. Все думы, все заботы о фронте, о фронтовиках, о раненых. Если же заходил разговор о трудностях, то тут же слышался ответ: «На фронте еще труднее!..»

— К вам можно? — услышал я как-то ранним утром знакомый голос.

Дверь кабинета стремительно распахнулась, и вошла первый секретарь горкома комсомола Аня Попкова. Она была чем-то встревожена.

— Что случилось, Анечка?

— В городе тиф!

О нескольких случаях заболевания сыпняком уже сообщила в горком заведующая горздравотделом Александра Павловна Бровкина. Но пока не удалось установить очаг заболевания. Аня Попкова предположила, что это железнодорожный вокзал.

— Мы хотим силами комсомольцев навести на вокзале порядок.

— Похвально. Но сами будьте осторожны, не подхватите тифа. Кто возглавит работу?

— Я сама… Врачей, конечно, привлечем.

Если за дело бралась Аня Попкова, можно было с уверенностью сказать: будет порядок. От ее невысокой, крепкой, спортивной фигуры так и веяло энергией. Характер Ани не знал «золотой середины»: если обижалась, то до слез, когда отходила, забывала обиду накрепко.

За эту увлеченность, отзывчивость комсомольцы любили своего секретаря.

Такой патриотки Иванова, как Аня, я не встречал. «Мы же ивановцы!» — эти слова она произносила с особой гордостью.

Наверное, и перед тем, как браться за уборку вокзала, она сказала подругам, студенткам химического института.

— Мы с этим справимся в два счета, мы же ивановцы!

Кому из нас не запомнились вокзалы военной поры? Десятки тысяч людей, поднятых с насиженных гнезд, находили здесь временное пристанище. Круглые сутки под крышей ивановского вокзала гудела разноголосая толпа. Те, кому удавалось устроиться хотя бы на затоптанном полу, у стены, считали себя счастливцами. За юбки матерей держались дети, капризные от дорожной усталости, бледные от духоты… Как только установили, что рассадником тифа является вокзал, санитарная инспекция запретила выход в город. А пассажиры все прибывали…

Девушки, вызвавшиеся бороться с тифом, знали, что им придется нелегко. Но тем не менее оторопели на пороге.

— Что ж, начнем, пожалуй, — деловито сказала Аня. Понимала, что колебаниям нельзя давать разрастись. Засучив рукава, она первой взялась за чьи-то вещи.

— Извините, гражданка, но мы вас потревожим. Давайте ваш чемодан, мы его пока в другой зал перенесем, а здесь начнем уборку.

Леля Новикова, секретарь комсомольской организации химического института, подошла к женщине с ребенком на руках.

— Пойдемте, я вас в душ провожу. А вещи надо продезинфицировать.

Принялись за дело и другие девушки. Они разъясняли пассажирам, чем вызвано это «великое переселение». Народ охотно подчинялся их требованиям. Но бывало, кричали:

— Не дам, не дам вещей… Пожгут кислотой!

Высокая черноволосая студентка схватила женщину за плечи и сильно встряхнула ее:

— Замолчите! Вам узлы дороже жизни?

Паники не было. Девушки работали споро. Солдат из пассажиров подхватил ведро. Аня оглянулась, недоумевая, но, присмотревшись, увидела, что парень прихрамывает. Несколько женщин-пассажирок помоложе тоже вызвались помочь студенткам: носили воду, мыли пол. Кто-то затянул:

Работа пошла живее. На помощь комсомольцам пришли пассажиры, железнодорожники. Песня звучит все громче и громче.

Девчата работали без устали. И когда пассажиры переходили в прибранные и проветренные залы, запах хлорки не казался противным. Это был запах чистоты.

Тех, кто прошел санобработку, отпускали в город. Через несколько часов по всему Иванову разнеслось: «Молодцы комсомольцы! Навели порядок на вокзале».

Зима в том году была на редкость снежной. За ночь улицы так заметало, что ни пройти, ни проехать. Бывало, среди ночи будил телефонный звонок:

— Занесены трамвайные пути, рабочим не попасть вовремя на смену!

— Автомашины застряли, хлеб в магазины не подвезли.

— Самолетам не подняться в воздух. Аэродром в сугробах.

— На станции Сортировочная стоят поезда. Все завалено снегом…

Утром на очистку снега обычно выходили рабочие, служащие, школьники. Иногда позарез надо было к утру очистить подъездные пути. Тогда выручали комсомольцы. По первому зову шли студенты, учащиеся ремесленных училищ и школ ФЗО.

Запомнилась одна ночная встреча. Рассвет едва брезжил, когда я вышел из проходной Большой Ивановской мануфактуры. На БИМе, так сокращенно называли фабрику, тогда было неблагополучно с отделкой тканей, особенно в ночные смены. Горком партии заинтересовался причинами отставания.