Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Однако признание Луи-Филиппа не предотвратило революционные вспышки, как надеялся Лайонел. Начиная с того, как Париж узнал о «полномасштабной революции», которая охватила Брюссель 25 августа, замаячила новая перспектива: расползание революции за пределами Франции грозило войной между Францией и одной или несколькими консервативными державами (Пруссией, Россией и Австрией), а может быть, даже с Англией. Такой сценарий казался куда правдоподобнее, чем возможность прямой иностранной интервенции во Францию, по двум причинам. Во-первых, другие страны в 1814–1815 гг. заключили с Бельгией не только мирные договоры. Все они считали Бельгию сферой своих стратегических интересов. Во-вторых, весьма вероятно, что иностранная интервенция в Бельгии или в любом другом месте, где началась революция, подвинула бы французский режим влево — в силу исторической связи между республиканством и революционным интернационализмом. Не только Меттерних вспоминал 1790-е гг., когда Франция сочетала внутреннюю «анархию» с резкой военной экспансией.

Узнав о восстании в Бельгии, Джеймс тут же поспешил договориться о встрече французского министра иностранных дел Моле с послом Пруссии — в надежде избежать военной конфронтации между двумя великими державами. Кроме того, он просил Натана противостоять спонсированию Великобританией интервенции от имени короля Голландии, придя к выводу (вместе с Ханной и Лайонелом) о практической, а может быть, и принципиальной оправданности требования Бельгией независимости. В то же время, боясь, что «революционная зараза» перекинется на Неаполь и Испанию (как было в 1820-х гг.), Джеймс передал завуалированное предупреждение Луи-Филиппа Меттерниху, что «он против революционеров во всех странах, насколько позволяет ему положение конституционного монарха, но… вынужден демонстрировать некоторое почтение к либеральным устремлениям»; поэтому королю Неаполя необходимо «пойти на некоторые уступки в общих интересах страны и в соответствии с современными прогрессивными идеями». Через несколько дней Моле сказал Джеймсу, что Франция должна готовиться воевать, если Францию «окружит большое количество [прусских и австрийских] войск». Страх «общей войны» выражали и некоторые иностранные дипломаты, в том числе Лэм, который намекал на возможность британского вмешательства.

Все испытали облегчение, когда, после переговоров Талейрана и Абердина, весь «бельгийский вопрос» свелся к арбитражу представителями великих держав в Лондоне. Однако еще до того, как было достигнуто перемирие между Бельгией и Нидерландами, пришла новость, что в Варшаве вспыхнуло восстание против власти Российской империи. Более того, вполне возможно, именно это событие в основном и предотвратило войну из-за Бельгии, так как до восстания царь был готов послать войска из Польши в поддержку Голландии. То, что русской армии понадобилось время с февраля по октябрь 1831 г. на подавление польского восстания, возможно, стало главной причиной того, что не вспыхнула общая война. Но в то время распространение революции на восток, казалось, лишь увеличивает возможность международного конфликта. Продолжительные дискуссии о размерах нового государства Бельгии, его нейтрального статуса и выборе короля лишь усиливали неуверенность всю первую половину 1831 г. Ротшильды снова передавали предложения и контрпредложения из Парижа в Лондон [97] Важнейшую роль сыграло недвусмысленное согласие французского правительства на два протокола от января 1831 г. и его отказ принять предложение Бельгии короновать сына Луи-Филиппа, герцога Немурского, или поддержать бельгийское сопротивление против территориальных условий протоколов. Само собой разумеется, с точки зрения Ротшильдов, прекрасной новостью стало то, что бельгийским королем был избран Леопольд Саксен-Кобургский. . Затем последовали известия о мятежах в Италии: не в Неаполе, как боялись ранее, а в герцогствах Модена и Парма (февраль 1831 г.) и в Папской провинции (март).

С марта 1831 по март 1832 г. наблюдалась целая серия «вспышек», когда казалось, что вот-вот начнется война с участием нескольких великих держав, и в каждом случае Ротшильды неустанно трудились, чтобы ослабить напряжение. Первый кризис был чреват возможностью не только австрийской интервенции в Папскую провинцию, но и действий Франции в поддержку революционеров. Джеймс и Соломон принимали самое деятельное участие в словесной войне, которая, как и следовало ожидать, началась между Парижем и Веной. В конечном счете Австрия все же вмешалась, не только в Модене (что молчаливо приняла Франция), но также и в Болонье, в ответ на призыв Григория XVI. После долгих переговоров начались действия, непосредственно угрожавшие войной со стороны Франции. Первым об этом снова сообщил Джеймс. Наверное, именно в тот период европейские страны ближе всего подошли к общей войне; и именно тогда и британская, и французская фондовые биржи достигли низшей точки. Здесь очевидность участия Ротшильдов в межправительственной коммуникации особенно сильна, поскольку Джеймс приложил руку к составлению решающей французской ноты Австрии, в которой содержался призыв к международному арбитражу (по бельгийскому образцу) [98] Джеймс был против употребления грубых фраз «немедленно вывести войска из Болоньи» или «быстро вывести войска из Болоньи». «Я добьюсь, — писал он братьям, — чтобы оскорбительную фразу опустили». Надежда Джеймса на то, что австрийцы обсудят вопрос на международной конференции в Риме, оправдалась, однако войска вывели лишь в июле. Следовательно, очень важно, что Перье не сделал вывод войск поводом к войне. . К середине апреля Джеймс был уверен, что «кризис в Италии закончился», а англо-французское единство поможет избежать войны из-за Бельгии.

Второй точкой воспламенения можно считать август 1831 г. — снова из-за Бельгии. Несколько месяцев все пребывали в неуверенности из-за того, изберут ли королем Леопольда Саксен-Кобургского. Ситуация усугублялась продолжительными сражениями в Польше и новостями о репрессиях Австрии по отношению к итальянским либералам. На таком фоне голландское вторжение в Бельгию снова приблизило угрозу общей войны. Но великим державам и в тот раз удалось отойти от края пропасти. Ни Пруссия, ни Россия не поддержали Голландию, а британское правительство — после весьма жестких переговоров — одобрило решение Франции послать в Бельгию экспедиционный корпус, при условии, что он будет выведен, как только оттуда вытеснят голландцев. Только в октябре угроза войны из-за Бельгии постепенно ослабела; хотя даже подписание 15 ноября Бельгией так называемых «24 статей» далеко не было тем прорывом, на какой все надеялись, поскольку Пруссия, Австрия и Россия тянули с подписанием договора до мая 1832 г., а король Нидерландов по-прежнему воздерживался от подписания.