Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

В третий раз угроза войны замаячила в феврале 1832 г. после новых беспорядков в Папской провинции. Туда вновь вошли австрийские войска, и вновь французы выразили желание участвовать. Более того, на сей раз французские войска в самом деле были посланы оккупировать Анкону, что было, по мнению Джеймса, «серьезной ошибкой». Впрочем, третий кризис оказался не таким серьезным, как первый и второй, что подтвердила слабая реакция рынков. Реальной угрозы разрыва между Парижем и Веной так и не возникло. Последняя угроза войны в послереволюционный период наступила осенью 1832 г., когда Франция снова настаивала на военной интервенции, чтобы вынудить Нидерланды принять «24 статьи». Даже когда Великобритания согласилась действовать совместно против Нидерландов, все боялись реакции России и Пруссии. Лондонская конференция в мае 1832 г. стала временной мерой, поскольку бельгийцы, в нарушение «24 статей», по-прежнему оставались в Люксембурге (за исключением крепости) и Лимбурге (за исключением Маастрихта). И все же с помощью Лондонской конференции удалось сохранить мир в Европе вплоть до окончательного международного урегулирования в 1839 г.

В течение этих кризисных периодов письма Ротшильдов служили каналом, по которому быстрее всего могли обмениваться новостями короли, министры и дипломаты. Однако эти письма также позволяли Ротшильдам доводить собственные взгляды до сведения не только друг друга, но и политических фигур, которым рассылались переведенные копии. Лейтмотивом комментариев братьев было их сознание потенциально взрывного взаимодействия между международной и внутренней политикой. Особенно отчетливо это ощущалось в Париже, где угроза войны была неотделима от угрозы радикализации французской внутренней политики. «Все правительство здесь, во Франции, за мир, — предупреждал Джеймс 29 сентября 1830 г., — но, если им будут слишком угрожать, король говорит, что он больше не будет хозяином в собственном доме, и народ не хочет, чтобы ему угрожали, как малым детям». Джеймс постоянно опасался, что, если другие великие державы поведут себя слишком агрессивно, подавляя революцию в Бельгии или в других местах, к власти во Франции придут более воинственные политики. Трудность состояла в том, что даже те министры, кому они с Лайонелом оказывали ограниченную поддержку, иногда обязаны были успокаивать общественное мнение, выражаясь в нарочито воинственной манере; отсюда неоднократные заверения Джеймса, что подобные высказывания предназначены лишь «для внутреннего потребления», а за границей их не следует понимать буквально. В ноябре 1830 г., когда министром иностранных дел в новом кабинете Лаффита был назначен Себастьяни, Джеймс тут же поспешил увидеться с ним. Более того, послание, которое он сумел передать в Лондон и Вену, было примерно таким же, как послание короля за несколько недель до того: «Если они ищут предлога для того, чтобы развязать против нас войну, мы готовы, но предпримем все возможные усилия, чтобы этого не произошло». Впрочем, Джеймс оптимистично заключал, что, «по всей вероятности, сохранится мир». Если Россия не решит вмешаться на стороне Голландии, Франция передаст бельгийцам, «что они не должны сбрасывать со счетов Оранский дом и что они не смогут рассчитывать на нашу поддержку, если поведут себя глупо». Трудность, по признанию Джеймса, состояла в том, что правительство одновременно «просило призвать 80 тысяч солдат и утверждало, что „мы все за мир“… В здешнем военном ведомстве такая степень рвения и деятельности, что кажется, что они собираются начать войну через две недели. Наши газеты с пеной у рта призывают к войне, и вчера весь мир подумал, что война вот-вот разразится». Тем не менее он по-прежнему считал, что Лаффит «за мир, и он лишь призывает к мобилизации, чтобы быть в состоянии защищать мир». Разговоры о войне предназначены единственно для того, чтобы «чем-то занять обывателей». Именно по этой причине Джеймс посоветовал Банку Франции предотвратить банкротство Лаффита в начале 1831 г.; он был убежден, что смена правительства во Франции усилит угрозу войны. Весь январь он убеждал братьев в мирных намерениях французского правительства, несмотря на все более лихорадочные настроения в Париже.

Однако вскоре Джеймс вынужден был признать растущую склонность к войне из-за Бельгии даже в самом правительстве. Аппетиты министров лишь усилились, когда до Парижа дошла весть о революциях в Модене и Парме. Джеймс отреагировал незамедлительно. По его словам, он сказал Луи-Филиппу: «Вас подталкивают к войне, хотя у вас нет [территориальных] интересов в Бельгии… разумно ли французам занимать такую гордую позу? А теперь вы хотите, чтобы мы пошли дальше и объявили войну иностранцам? Ваше величество, вас обманывают. Ваши министры утратили доверие народа. Вам следует назначить Перье, и все, в том числе имущие слои населения, его поддержат, и это продемонстрирует, что вы настроены серьезно».

Лаффит, как он писал брату, склоняется к «полной анархии»: «Сегодня утром я побывал у Лаффита, и он сказал мне: „Если Франция не объявит войну Австрии, тогда через три недели король больше не будет королем и лишится головы“. Я спросил, как может он давать такие дурные советы королю, на что он ответил, что король с ним больше не советуется. Короче говоря, Лаффит видит положение уже проигранным… Завтра я попрошу аудиенции у короля; может быть, я пойду к нему даже сегодня».

Похоже, что «разговор Джеймса с королем возымел желаемое действие»: всего через неделю после него Лаффит подал в отставку.

Таким образом, выказанная Джеймсом поддержка Перье неотделима от предположения о том, что он хотел мира; по той же причине Джеймс понимал, что он сумеет удержаться на своем месте, только если другие великие державы также пойдут на уступки. Вот какую стратегию он связывал с надеждой на стабилизацию во Франции. В характерном для него письме, предназначенном для просмотра Меттернихом, Джеймс уверял Соломона, что Австрия «поддержит» Перье, поскольку этот французский политик — наименее вероятный сторонник войны: «Пойми, милый Соломон… что, если в должность вступит мой друг Перье, его правительство получит поддержку, ибо 32 миллиона человек, которые устраивают революцию, представляют опасность для всех стран. „Кроме того, — сказал мне Перье, — если народ хочет что-то сделать для короля, пусть попробуют отщипнуть для Франции кусочек Бельгии: это в самом деле укрепит положение короля, хотя он на том и не настаивает“. <���…> Уверяю тебя, когда Перье окажется в седле, вопрос о том, будет война или нет… зависит от [других] держав… Я говорю всему миру, что великие державы хотят лишь мира… Мы еще не знаем, что будет, но в Перье я уверен: если начнется война, он потеряет и недвижимость, и фабрики; вот почему я верю в мир… Если мы будем уверены в мире за границей, у нас будет мир дома».