Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Больше всего финансовое влияние Ротшильдов было ограничено в тех столицах, где не проживал ни один из партнеров. В Берлине начало революции в 1830 г. застало братьев в разгаре деликатной операции по реструктуризации, призванной сократить ставку с 5 до 4 % по более раннему прусскому займу в фунтах стерлингов. С самого начала операция не сулила больших прибылей. После очень тяжелых переговоров, которые вели Соломон, Ансельм и «старый друг» Ротшильдов Кристиан Ротер, в феврале 1830 г. было решено, что Ротшильды выпустят новый четырехпроцентный заем в фунтах стерлингов по курсу 98. На доходы от займа планировалось выкупить прежние пятипроцентные облигации. Общий объем займа составлял 3,8 млн ф. ст. Вдобавок выдвигалось предположение о сходной операции по облигациям 1822 г. выпуска. Однако к июлю, когда во Франции разразилась революция, нераспроданной оставалась примерно половина новых четырехпроцентных облигаций. Поскольку по всей Европе на финансовых рынках наблюдался резкий спад экономической активности, от этих облигаций можно было избавиться лишь ценой большой скидки. В феврале новые облигации шли по 79,5; при возобновлении продаж они, несомненно, еще больше упали бы в цене. Однако братья по условиям контракта были обязаны по-прежнему выплачивать Пруссии наличные на основании гарантийной цены в 98. Могли ли Ротшильды перенести потери — которые, по оценкам Ротера, превосходили 367 тысяч ф. ст., — чтобы выполнить условия контракта? Возможно; но нетрудно понять, почему, потеряв так много на более раннем французском четырехпроцентном займе, они были решительно настроены избежать еще одного дорогостоящего фиаско.

В нужное время Ансельма послали назад в Берлин для продолжительной и исключительно трудной схватки. Переговоры усугублялись махинациями различных чиновников и министров, с которыми ему предстояло иметь дело; их объединяло лишь неприятие полной отмены соглашения о реструктуризации. Наконец, после того, как на помощь к Ансельму прислали Карла, оказалось возможным достичь компромисса. В действительности, выплатив компенсацию в размере примерно 140 тысяч ф. ст. (которая на практике, после различных вычетов, сократилась примерно до 50 тысяч ф. ст.), Ротшильды добились отсрочки операции до тех пор, пока финансовые условия в Европе не стабилизируются.

С точки зрения Ротшильдов, они довольно успешно минимизировали ущерб; однако почему на такой шаг пошли прусские власти? Аргументы Ротера, которые он изложил королю Пруссии, Фридриху-Вильгельму III, были основаны на своекорыстии. «Если бы фирма Натана Майера фон Ротшильда вынуждена была строго соблюдать даты, указанные в контракте, — указал Ротер, — несмотря на неблагоприятные условия, которые имеют место сейчас, она бы непременно предприняла продажу новых четырехпроцентных облигаций по любой цене на всех рынках и тем самым нанесла бы тяжкий удар нашему государственному кредиту. Опыт научил нас, что финансовые операции, в которых фирма фон Ротшильда выступает не посредником, но противником, склонны оканчиваться неудачей…» Иными словами, слабость Ротшильдов могла иметь негативные последствия также и для Пруссии, несмотря на кратковременные преимущества, если бы Пруссия настояла на выполнении всех условий контракта:

«Посредством недавнего французского займа в январе 1830 г. и реструктуризации… прусского долга по контракту 1818 г., для чего при проведении последней операции они объединились с рядом других банкирских домов, из-за чего те понесли громадные убытки, банки Ротшильдов всецело потеряли доверие в операциях такого рода… Хотя их богатство… по-прежнему весьма значительно, им недостает наличных, необходимых для операций такого рода, поскольку их имущество, которое состоит из облигаций всех европейских государств, в настоящее время невозможно конвертировать в деньги ни на одной бирже. Поэтому в настоящее время банки Ротшильдов отказываются размещать крупные займы напрямую, предпочитая, как в случае с Австрией, иметь с ними дело за комиссионные, и, хотя они делают предложения на этот счет, они далее продают недавно выпущенные облигации по необычайно низким ценам, вредя таким образом заинтересованным государствам».

Однако такой довод не возымел бы действия, если бы и Пруссии в то время снова не требовались крупные средства для оплаты растущих военных расходов. Хотя Пруссия, по словам Джеймса, «находилась в самой невыгодной позиции из всех великих держав, чтобы требовать войны и более [склонна] ее избегать», Пруссия не могла закрывать глаза на угрозу общей войны (из-за Бельгии или из-за Польши), которая то и дело возникала в течение 1831 и 1832 гг. Судя по письму Ротера к королю, кто-то, возможно Амшель, отговорил его от попыток эмитировать новую серию облигаций. Вместо этого Ротшильды предлагали краткосрочные кредиты в наличной денежной форме на существенные суммы — вплоть до 5 млн талеров под обеспечение казначейских векселей; кроме того, они предлагали свою поддержку при выпуске лотерейного займа. Именно последнее предложение сыграло решающую роль в отсрочке реструктуризации, переговоры о которой возобновились лишь в 1833 г., когда прусские облигации четырехпроцентного займа снова выросли до 92 и «нынешнее политическое положение больше не давало повода для серьезной озабоченности» [100] Просроченные пятипроцентные облигации на сумму в 850 тысяч ф. ст. были, наконец, погашены в 1834 г. . Иными словами, Ротшильды по-прежнему сохраняли некоторые финансовые рычаги давления на Берлин; однако их хватало лишь на то, чтобы добиться уступок в вопросе реструктуризации. Нет никаких доказательств, что в тот период они как-то влияли на внешнюю политику Пруссии: от Фридриха-Вильгельма Ротшильды с трудом получили благодарность в виде фарфора и титула тайного коммерческого советника для Ната.

Если в Берлине влияние Ротшильдов было ограниченным, то в Санкт-Петербурге его почти не ощущалось. Правда, Россия нуждалась в деньгах больше других великих держав, чтобы вести войну с поляками. Но отношения Ротшильдов с российским министром финансов Канкрином никогда не были безоблачными, поэтому даже в начале 1831 г., когда русские напрямую обратились к агенту Ротшильдов Гассеру с просьбой о займе, Джеймс отнесся к просьбе настороженно. «Должно быть, министру ужасно не хватает денег, — размышлял он. — Значит, он не в состоянии будет выполнить свои обязательства, и, если этому доброму человеку придет в голову мысль не выплачивать проценты, мы пойдем ко дну». Он предложил выпустить заем только на комиссионной основе, причем выпускать его небольшими траншами, вопреки предложению Натана немедленно выдать авансом 400 тысяч ф. ст. «Если начнется война, — предупреждал он, — ни Франция, ни Россия, ни Пруссия не будут платить проценты, и, помяните мои слова, все они воспользуются войной как предлогом, чтобы оправдать неуплату процентов». С другой стороны, как возражал Ансельм, если угроза войны исчезнет — особенно если Россия одержит решительную победу в Польше, — ее правительству уже не понадобятся их услуги. Лишь до тех пор, пока продолжается кризис, правительству нужны деньги так сильно, чтобы оно «согласилось на любые условия». Более того, по-настоящему опасения Джеймса были связаны с политикой: он не возражал против предоставления российскому правительству займа на целых 5 млн ф. ст. при том условии, что в Париже, где склонны были сочувствовать полякам, операция будет сохраняться в тайне. «Отсюда неизбежно следует, — писал он, — что газеты подвергнут нас суровой критике; в остальном у меня нет возражений против начала операции на данной основе… Победа поляков значительно облегчит все, так как мы должны предпринимать все усилия для того, чтобы сотрудничать с либералами. Возможно ли потребовать, чтобы министр организовал заем в союзе с Гассером и на его имя? <���…> Предлагаю подумать… очень тщательно, как можно предотвратить предание огласке наше участие в данном вопросе».