Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Вот почему вместо сыновей и племянников Ротшильдам приходилось полагаться на небольшую группу платных агентов. Конечно, еще во время своего пребывания на Юденгассе Ротшильды нанимали служащих, не принадлежащих к семье. Мы почти ничего не знаем об этих призрачных письмоводителях и счетоводах, кроме того, что партнеры предпочитали не допускать их к управлению: к ним относились как к трутням, которые должны были усердно работать. Им хорошо платили — и не спускали с них глаз. К некоторым относились лишь чуть лучше, чем к слугам. Таким, видимо, был жизнерадостный Якоб, пострадавший во время столкновения карет в 1814 г., когда он доставлял партию золота в Варшаву («Лучше потерять ноги, чем золото», — шутил он). Среди служащих Ротшильдов были одаренные лингвисты и бухгалтеры. В 1818 г. во Франкфуртской конторе служили не менее девяти клерков. Радиус и Кремм отвечали за бухгалтерию; Беренд вел переписку и гроссбух по всем операциям Франкфуртского дома; Гайгер занимался операциями, связанными с купонами; его отец вел текущие счета; Хамбург переписывался с титулованными клиентами; его брат ведал письмами за границу; Хайслер занимался векселями. Кроме того, в конторе служил Кайзер, который ведал внутренними делами. В бухгалтерии имелись также курьер и ученик-переписчик. Однако для Карла все они были «молодыми людьми»; размышляя об операционных расходах конторы (150 тысяч гульденов в год, что составляло примерно 14 тысяч ф. ст.), он подозревал их в «жульничестве» — несомненно, вспоминая Хирша Либманна, который служил у его отца. Парижский дом был еще меньше (и обходился дешевле): примерно в то же время Джеймс подсчитал, что он тратит 34 тысячи франков (1700 ф. ст.) в год на восемь клерков, швейцара, курьера, двух слуг и кучера.

Клерками часто становились молодые люди из больших семей, сходных с Ротшильдами. В Вене важную роль играла семья Гольдшмидт, выходцем из которой были старший клерк Соломона Мориц Гольдшмидт, в 1803 г. переехавший вместе с Соломоном из Франкфурта в Вену, и его сыновья Юлиус, Якоб и Александер, которые работали, соответственно, в Вене, Франкфурте и Париже. Родственники Гольдшмидтов также считались надежными: один из племянников Морица работал на Ротшильдов в Амстердаме, но умер молодым. Еще один племянник (также Мориц) 18 лет служил в Лондонском доме, а третьего (Игнаца Бауэра) послали в Испанию в помощь Вайсвайлеру.

Естественно, чтобы справиться с растущим объемом операций, необходимо было увеличивать количество персонала, поэтому к 1830-м гг. в одном только Лондонском доме служили от 30 до 40 человек. Они зарабатывали 50–500 фунтов в год. Однако патерналистское отношение партнеров преобладало. «Пусть клерки хорошо пообедают, — писал Лайонел в 1836 г. в письме, посвященном своей свадьбе, — и пусть все напьются, если захотят… по-моему, они могут устроить прием Гринвичу; если некоторые из них слишком горды, пусть устроят два приема и приводят с собой жен». Кроме того, клеркам выплачивали поощрение: «…когда нам поручают подряды на английские и зарубежные займы, [мы] обычно выплачиваем клеркам небольшой процент, в дополнение к наградным на Рождество, какие они получают последние годы». Когда стало очевидно, что и Нату, и Энтони, скорее всего, придется уехать соответственно из Лондона и Парижа, чтобы сидеть у смертного одра отца, семья испугалась: впервые за всю историю пришлось выписать генеральные доверенности старшим клеркам обоих домов. Прежде такую ответственность доверяли лишь членам семьи. В Лондоне долго думали, кому можно доверить такие полномочия, учитывая отсутствие в конторе официальной иерархии. Отчасти проблема заключалась в том, что, вследствие монополии Натана на принятие решений, его собственные служащие не проявляли инициативы — им не нужно было принимать трудных решений, а премии они получали почти гарантированно.

Вот почему Ротшильды столкнулись с трудностями, когда речь зашла о представлении их интересов в таких отдаленных городах, как Мадрид, Санкт-Петербург или Нью-Йорк. Пришлось положиться на людей, которые прежде служили клерками. Естественно, к таким агентам нельзя было относиться как к простым курьерам, которые ежедневно выполняли поручения партнеров и не несли никакой подлинной ответственности. Сколько бы писем ни посылали из Нью-Корта, агенты «на местах» всегда лучше разбирались в положении в тех городах, где они находились. Иногда им приходилось принимать решения быстро, так что консультации с Лондоном или Парижем проходили лишь задним числом. И как бы часто им ни напоминали, что они — всего лишь агенты великих Ротшильдов, такие агенты, естественно, во многом работали в своем праве, поскольку распоряжались солидными ресурсами. Последнее Ротшильдам было крайне трудно переварить. Они постоянно подозревали своих самых ценных агентов в предательстве, в частности в том, что они торговали «на свой счет», — и без конца жаловались на их лень, самостоятельность и некомпетентность. Так, в 1829 г., узнав о переправке крупной партии серебра в Россию, Джеймс писал Натану: «Я заметил, что Гассер [санкт-петербургский агент] совсем не интересуется нашими делами… Другой на его месте, узнав о скором прибытии такого количества серебра, сказал бы: „Я сразу же переведу вам деньги“, но нет, ему такое и в голову не пришло. Он предложил мне в письме… завести с ним общий счет на три месяца, что придаст ему храбрости для ведения дел. Мне пришлось послать туда одного из наших, человека, который демонстрирует больше лояльности нашему дому… Слава Богу, твои сыновья скоро вырастут».

Гассер то и дело становился объектом такой критики. В 1838 г. Джеймс угрожал перестать платить ему жалованье (4 тысячи рублей в год), которое он считал чрезмерным, и вместо того платить ему четверть процента «от всех операций, какие мы с ним ведем». Гассера часто обвиняли в том, что свои интересы он ставит выше интересов фирмы. «Ни при каких обстоятельствах не пиши Гассеру ни единого слова, — предупреждал Джеймс год спустя. — Этот упрямец, который рад распоряжаться твоими деньгами, сам не неся никаких расходов, причиняет тебе больше ущерба, чем мог бы принести прибыли». Даже Лазара Рихтенбергера — которого еще в 1832 г. назначили в Брюсселе первым полноправным агентом Ротшильдов — время от времени обзывали «ослом». Несмотря на то что он был дальним родственником и держался с Ротшильдами подобострастно, даже он иногда подвергался нападкам, если действовал, не дождавшись распоряжений Джеймса.

Наверное, самым важным агентом Ротшильдов в 1830-е гг. считался Даниэль Вайсвайлер, работавший в Мадриде. Его назначение на этот пост обсуждали еще в 1834 г. Вайсвайлер, очевидно, заслужил во Франкфуртском доме репутацию «делового человека», и его многолетняя переписка отличается чрезмерной подробностью. Но вскоре и его заподозрили в том, что он пренебрегает интересами своих хозяев. К 1843 г. пошли даже разговоры о том, чтобы заменить «этого молодого человека, чьи претензии [по мнению Ансельма] с каждым годом становились все неприятнее» [так!]: «По моему мнению, он спятил и считает себя крайне важной персоной… С сегодняшней почтой… я напишу отцу о Ландау: пусть готовится ехать в Мадрид… Лучше всего, если бы в Мадрид смог или пожелал поехать кто-нибудь из нас… но не сомневайся, я не стану даже заикаться о Майере в письме в Лондон, так как наша добрая мама хочет, чтобы он оставался в Англии. По-моему, Ландау в Мадриде прекрасно справится, как только изучит обстановку, он очень умен… а поскольку он родом из весьма почтенной семьи, он никогда не станет высказывать такие нелепые претензии, как… Вайсвайлер… и будет работать усердно».