Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

На самом деле вскоре уверенность в себе выросла у Ансельма настолько, чтобы начать оценивать свою предположительно равную власть как партнера. Не прошло и года, а он уже критиковал инвестиционную стратегию дядей после Июльской революции, а еще чуть позже Джеймс попросил его о помощи в Париже, «так как у него поистине есть характер». Его проницательность оправдалась: когда по Европе пронесся следующий, гораздо более мощный революционный кризис, Ансельм сыграл решающую роль в минимизации ущерба всех пяти домов — пусть даже за счет чувств родного отца.

Годы ученичества Лайонела, старшего сына Натана, также прошли весьма успешно. В 1828 г. его официально «приняли в фирму», назначив «генерал-лейтенантом», пока Натан ездил во Франкфурт для встречи с братьями. «Теперь ты командуешь по своему усмотрению, — писал ему Джеймс, добродушно поощряя племянника, — и ты, несомненно, подойдешь к делу очень тщательно». «Проведи несколько красивых операций, как мужчина, — добавлял он же через несколько дней. — Докажи, что ты — умный и хороший бизнесмен». Через три года, стараясь оставаться на плаву после революции 1830 г., Джеймс отзывался о нем уже не так покровительственно: «Если тебе, милый Натан, он [Лайонел] не понадобится, ты знаешь, какое мне доставит удовольствие, если он побудет здесь с нами. Всегда лучше работать в паре, чем в одиночку. Несмотря на то что у нас, к сожалению, очень мало дел, тем не менее всегда полезно действовать в паре. Если же отпускать его сюда слишком неудобно, был бы тебе весьма признателен, если бы ты прислал ко мне еще кого-нибудь из твоих сыновей, к которым я всегда отношусь как к собственным детям. Надеюсь, что у Лайонела нет причин жаловаться на меня и что он сюда вернется».

Когда Лайонела послали в Брюссель, Джеймс выразил тревогу из-за того, что его оставили «в одиночестве» в Париже. В 1833 г. Лайонел показался своей сестре «совершенным деловым человеком»: «[Он] утром заходит засвидетельствовать свое почтение, и мы не видим его до самого ужина в семь». Его поездку в Мадрид в 1835 г. сочли успешной; судя по всему, в 1836 г. он без труда занял место своего отца.

В отличие от Лайонела его младшие братья не так охотно шли в банкиры. Энтони пришлось сократить первый период ученичества во Франкфурте из-за романа, к которому его отец отнесся неодобрительно; с тех пор Энтони затаил сильную неприязнь «к этому вонючему городу» (чувство, которое разделяли его братья). По сравнению с Парижем и Лондоном Франкфурту почти нечего было предложить в смысле злачных мест; хуже того, дядя Амшель работал дольше, чем привыкли его племянники: с 8 утра до 7 вечера, шесть дней в неделю. (Натан просто не перегружал своих сыновей работой так, как в свое время перегружал себя.) Даже очутившись в более благоприятной обстановке Парижа, Энтони не выдержал испытания. Как тактично выразился Джеймс, хотя он «усердно трудился», ему не удалось «провести операции, которые, в конце концов, останутся в памяти потомства». Дядюшки делали для него что могли. Джеймс поощрял его «следить за работой всего механизма», когда он вел переговоры по какой-либо крупной сделке; Соломон хотел «научить его определенной жесткости, которая, с одной стороны, отучит молодого человека от излишней вздорности, а с другой стороны, — от излишней горячности». Но Энтони так и не удалось избавиться от ярлыка «ненадежного»: в 1840-х гг. его брат Нат вынужден был возражать против «слишком грубых выражений» в его письмах. «Не хочу, чтобы он помыкал мною, как будто я его слуга, — жаловался он Лайонелу. — Я не считаю себя обидчивым, но можно сказать о чем-то очень оскорбительно, и наш добрый братец Билли [домашнее прозвище Энтони] иногда именно так себя и ведет».

Нат по характеру был гораздо миролюбивее, но и он, похоже, жаловался на притеснения во время своего ученичества. «Ты должна знать, — признавался он сестре Шарлотте, — что я в Лондоне уже около месяца, я регулярно хожу в контору с папой и стараюсь, как могу, стать настоящим бизнесменом, что мне, однако, представляется довольно трудной задачей». Когда его послали в Неаполь, там ему понравилось еще меньше, как он жаловался брату Лайонелу: «Сейчас мне придется коснуться довольно щекотливого вопроса, а именно себя самого. Я часто пишу тебе о том, как мне не нравится Неаполь; уверяю тебя, моя неприязнь растет с каждым днем, и хотя я не возражаю против того, чем я занимаюсь, я боюсь, что толку от меня мало и мне было бы гораздо лучше в Лондоне, где я наверняка изучил бы все основы дела в двадцать раз быстрее и в двадцать раз лучше, чем здесь… Прошу тебя, милый Рабби, напиши папе — пусть он позволит нам вернуться домой».

В конце концов дело снова решил Джеймс; за год он обучил Ната основам, как любого другого ученика, чтобы тот знал, «как держать книги в порядке». Нат, как Джеймс уверял Натана, «очень милый мальчик… и я гарантирую, что, если он будет внимательно слушать, он станет самым искусным из всех». В самом деле, Нат, похоже, стал любимым племянником Джеймса: скоро он уже писал, что хочет «научить молодого человека всему, что я знаю сам».

К 1833 г. Джеймс решил, что его протеже готов для заграничного задания, хотя место назначения, возможно, было выбрано не самое легкое — Константинополь, во время продолжительной борьбы за греческий заем. В конечном счете Нату пришлось почти всю жизнь жить и работать в тени своего парижского дяди; он по-прежнему считал себя английским джентльменом в изгнании. Ната раздражало политическое непостоянство французов; он втихомолку считал долгие часы, которые вынужден был провести в «вонючей конторе».

Почему, имея столько сыновей — всего двенадцать, — Натан и его братья не последовали примеру своего отца и не послали хотя бы некоторых из них в новые финансовые центры? Ответить на этот вопрос не так просто. Пока сыновья были еще молоды, братья, возможно, и думали об учреждении новых банкирских домов в Мадриде и Санкт-Петербурге. И позже время от времени велись разговоры о посылке кого-то из представителей младшего поколения в Соединенные Штаты. Но замысел «шестого дома» по ту сторону Атлантики так и остался «воздушным замком». Лучше всего это можно объяснить тем, что они достаточно доверяли пятерым сыновьям — Ансельму, Лайонелу, Майеру Карлу, Адольфу и Альфонсу, — чтобы растить из них своих преемников, а остальным недостаточно доверяли для того, чтобы поручить им ответственное задание учреждения новых банкирских домов. Ибо, если Энтони и Нату недоставало финансовых способностей и преданности делу, чего ждали от них дяди, в их способностях, по крайней мере, никто не сомневался. Особенно ярко проявлялся контраст с младшим сыном Натана Майером, будущим сельским сквайром, или ревностным религиозным фанатиком Вильгельмом Карлом. Похоже, еще одним препятствием стала вдова Натана Ханна, которая решительно высказалась против того, чтобы ее младших сыновей отправляли за океан.