Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Однако, когда та же проблема возникла в 1837 г., у Лайонела не оставалось иного выхода, кроме как снова предложить выручить правительство: в конце концов, облигации, по которым подходил срок выплаты процентов, два года назад выпустили сами Ротшильды. И Джеймс понимал, что у них единственный выход — еще один краткосрочный заем. Тем более после женитьбы Фердинанда на Марии на сцену вышли старые друзья Ротшильдов, Саксен-Кобурги. В 1837 г. стратегия Ротшильдов заключалась в том, чтобы сделать Лиссабону еще одну, последнюю, инъекцию наличными, «чтобы никто не мог сказать, что Ротшильды не платят по кредиту», а затем выйти из игры. Даже эта попытка минимизации ущерба не имела успеха, что привело к долгому и в высшей степени неприятному судебному разбирательству с правительством Португалии [119] Ротшильды ссудили правительству Португалии 88 688 ф. ст. на 4 месяца — на выплату процентов по трехпроцентным облигациям. В качестве залога правительство передало «регентские облигации» по номинальной стоимости в 600 тысяч фунтов. После того как правительство не сумело вернуть 88 688 фунтов, Лондонский дом продал эти облигации, но португальское правительство заявило, что Ротшильды без необходимости тянули с продажей, чтобы собрать больше процентов. Окончательный вердикт (из-за некоторых формальностей) вынесли в пользу португальского правительства. . Лайонел стремился логически обосновать случившееся: пусть португальские облигации упали с 75 до 25, но «наше имя еще не потеряно». Его дядю такие доводы не убеждали. «Не желаю больше тратить деньги на этот мусор», — примерно таким было его последнее слово на тему Португалии. Последующие попытки заинтересовать Ротшильдов португальскими финансами всякий раз наталкивались на твердый отказ. И конкуренты не позволяли им забыть о фиаско. В 1846 г., когда за займом обратились к Бэрингам, один из партнеров настоятельно не советовал участвовать в займе на том основании, что «португальский кредит запятнан из-за ненадлежащего управления им евреями и спекулянтами… и отношение к нему нежелательно для любого банкирского дома, который желает оставаться на хорошем счету».

В политическом смысле Испания не очень отличалась от своей соседки, хотя в экономическом смысле она могла предложить больше, чем Португалия. И в этой стране в основе конфликта лежали династические разногласия. Применим ли в Испании салический закон — правило престолонаследия, по которому предпочтение отдавалось мужской линии? Если да, то законным наследником Фердинанда VII считался его брат Карлос. По мнению других, трон следовало передать его единственному ребенку, Изабелле, рожденной в 1830 г. С формальной точки зрения позиция Изабеллы была сильнее: хотя салический закон приняли в 1713 г., в 1789 г. Карлос IV ограничил его, хотя и тайно, подписав так называемую Прагматическую санкцию. Фердинанд из предосторожности решил предать дело огласке за пять месяцев до рождения дочери. С другой стороны, в 1832 г., когда он заболел, стало очевидно, что его брату Карлосу хватит силы (если не прав), чтобы оспорить правомерность притязаний Изабеллы; он вынудил свою мать Марию-Кристину временно приостановить действие Прагматической санкции. После неожиданного выздоровления Фердинанда Карлос вынужден был бежать в Португалию, но гражданская война стала неизбежной. В сентябре 1833 г., когда король неожиданно умер, Карлос объявил, что не собирается признавать регентство Марии-Кристины; через десять месяцев, вернувшись в Испанию, он начал собирать вокруг себя сторонников. Как и в Португалии, династический спор имел идеологическую окраску: Карлос был испанским домом Мигелом, реакционным «злым дядей», в то время как его невестка Кристина (после первоначального заигрывания с реформаторами абсолютизма в лице Сеа Бермудеса) объединилась с «умеренными» либералами вроде Мартинеса де ла Росы и тем самым получила временную поддержку со стороны более «прогрессивных» демократов, которые грезили о революции 1820 г. Кроме того, война имела и религиозную подоплеку: хотя сторонники Карла были сильнее всего в Наварре и Стране Басков, Изабелла больше импонировала бюрократам в Мадриде и финансистам в главных коммерческих центрах страны.

Для того чтобы предложить помощь правительству молодой королевы, имелись четыре причины. Как и в случае с Португалией, можно было получить прибыль за короткий срок, продавая новые, высокодоходные облигации инвесторам, которым надоели «скучные», предсказуемые консоли и рентные бумаги; но, разумеется, такие облигации можно было с такой же легкостью выпустить для дона Карлоса. Решение поддержать Изабеллу отчасти было дипломатическим. Четверной союз 1834 г. между Великобританией, Португалией, Испанией и (позже) Францией как будто требовал недвусмысленной зарубежной поддержки для режима Изабеллы со стороны двух держав, которые по традиции оказывали наибольшее влияние на Пиренейском полуострове. Однако еще важнее, что Испания (в отличие от Португалии) обладала активами особого рода, которые оказались весьма привлекательным обеспечением для любых займов, чтобы Ротшильды им заинтересовались. Речь идет о ртутном месторождении Альмаден к западу от Сьюдад-Реаль. В то время Альмаден был почти единственным (одним из двух главных) источником ртути в мире. На протяжении трех с лишним столетий ртутные копи играли центральную роль в международной денежной системе благодаря применению ртути для обогащения латиноамериканских серебра и золота. Уже один этот фактор делал ртутное месторождение привлекательным для банкиров. Но самым важным было то, что по традиции испанское правительство продавало права на разработку копей и на продажу продукции частным компаниям. Так, в XVI в. ртутные копи были отданы в залог аугсбургскому банку Фуггеров. Естественно, на протяжении почти всей гражданской войны месторождение охранялось войсками Изабеллы. Наконец, несмотря на резкое сокращение своих американских владений, Испания по-прежнему поддерживала выгодные для нее торговые связи с оставшимися колониями, особенно с Кубой и Филиппинами. Куба также представляла интерес для Ротшильдов благодаря ее важному месту в торговле табаком.

С другой стороны, любым финансовым операциям с Испанией сопутствовали три трудности. Первой и самой главной была неразбериха, порожденная длительной и безрезультатной гражданской войной. Лишь в 1839 г. — через полгода после смерти Фердинанда — сторонники Карлоса были наконец побеждены. В тот период в Мадриде неоднократно менялось правительство: верх поочередно одерживали «умеренные» и «прогрессисты» (как эти фракции называли себя позже). Последние стояли на антиклерикальных позициях и требовали предоставить больше прав парламенту. Еще больше дело осложнялось из-за роста политического влияния ведущих полководцев. Один из них, генерал Бальдомеро Эспартеро, которого поддерживали «прогрессисты», всего через год после того, как он привел партию Марии-Кристины к победе, заставил ее отречься от престола. В свою очередь, Эспартеро свергли в 1843 г., годом позже заменив его соперником, генералом Нарваэсом, который председательствовал в течение десяти лет гегемонии «умеренных» до еще одной революции в 1854 г.