Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Второй довод против помощи этой нестабильной стране представляли облигации, выпущенные при либеральном режиме 1820-х гг., так называемые «кортесы», то есть парламентские облигации, которые король Фердинанд после подавления революции отказался оплачивать в срок. По закону, принятому в 1831 г., выплата процентов по этим облигациям официально «откладывалась» на 40 лет, что служило слабым утешением для инвесторов, которые их приобрели. Английские держатели облигаций-«кортесов» выступали против новых выпусков испанских ценных бумаг на Лондонской фондовой бирже до тех пор, пока не договорятся о более выгодных условиях. Дальнейшие события показали, как трудно было восстановить международное доверие к Испании, когда воспоминания о дефолте были еще свежи. Наконец, так называемые «северные дворы», то есть Австрия, Россия и Пруссия, поддерживали дона Карлоса активнее, чем Мигела. Хотя Меттерних не мог угрожать прямым военным вмешательством, он все же способен был оказать значительное дипломатическое влияние на события в Испании.

Учитывая все эти факторы, вначале Ротшильды не хотели действовать в Испании в одиночку. Уже в декабре 1830 г. Джеймс и Натан вошли в своего рода «спящее» товарищество (за 2,5 % комиссии с продаж) с компанией, которая в том году брала в аренду месторождение в Альмадене. Предполагалось, что это станет первым шагом к более серьезному вмешательству. «Когда настанет такое время, что правительство захочет сдать его в аренду, — писал Джеймс брату, — ты будешь в нужном месте и точно узнаешь, кто все клиенты, сколько можно продать, и тогда тебе будет гораздо легче сделать предложение на всю сумму». Как оказалось, Джеймс был сторонником более сомнительного варианта: он предлагал Ротшильдам разделить все испанские финансовые операции с консорциумом парижских банкиров, возглавляемым испанцем Агвадо. Это обеспечивало необходимый камуфляж для спекулятивных операций существующими испанскими ценными бумагами (так как облигации-«кортесы» по-прежнему продавались, хотя и упали до 30); но сделка лишала Ротшильдов свободы маневра, поскольку обязывала обсуждать новые операции с испанским правительством. К лету 1833 г., когда крупная операция с табаком зашла в тупик, Лайонел считал договор с Агвадо и его партнерами скорее обузой, чем помощью.

Споры из-за того, увеличить или уменьшить участие в испанских делах, вызывали в семье больше разногласий, чем любой другой вопрос, какой приходилось обсуждать Ротшильдам до 1848 г. Не будет большим преувеличением сказать, что споры угрожали разрушить партнерство между пятью домами. Очевидно, Натан стремился играть более крупную и независимую роль в испанских финансах. Его позицию последовательно поддерживал его племянник Ансельм, а также — хотя и не так последовательно — Лайонел. Джеймс без конца колебался. Он то представлял все преимущества такого шага, а на следующий день видел в нем одни лишь риски: «В этой стране можно получить большую прибыль, но, с другой стороны, можно… потерять репутацию» — вот слова, которые Джеймс повторял в течение 1830-х гг. «Вам известно, милый папочка, каков он [Джеймс], — раздраженно писал Лайонел. — Только что он за, а в следующую минуту — уже против операции». В отличие от собственного сына Соломон в целом был против прямого — точнее, открытого — участия, главным образом из-за сильного давления, которому его подвергал Меттерних. Но и Соломон колебался. «Будьте так добры и прочтите письма дяди Соломона, — язвительно просил Лайонел отца в марте 1834 г., — в первом он за Испанию, во втором против, в третьем за».

Похоже, изначально Натан стремился заключить нечто вроде договора на старые «кортесы» в качестве прелюдии к новому испанскому займу. Однако все испанские участники переговоров, с которыми имели дело Ротшильды, тщательно избегали взятия на себя каких-либо обязательств по данному вопросу. После особенно сложных и длительных переговоров Натан решил не обращать внимания на предостережения Меттерниха, австрийского посла Аппоньи, российского посла Поццо и трех французских министров (Бройля, Риньи и Сульта) — все они настоятельно рекомендовали Ротшильдам не связываться с Испанией [120] Что любопытно, Меттерних дал понять: он не возражает против тайного участия Ротшильдов в испанской операции в сотрудничестве с другими банками. Его волновало, что имя «Ротшильд», если его начнут публично ассоциировать с регентством Марии-Кристины, укрепит позиции последней. Предупреждения Бройля, высказанные Джеймсу, трудно примирить с его же речью 8 марта о займе, поддержанном Францией, направленном на то, чтобы встроить Испанию «в финансовую систему Европы, которая в данный момент образует нечто вроде республики, нечто вроде федерации, члены которой солидарны друг с другом и в определенной мере взаимно поддерживают друг друга». Когда его попросили объяснить, в чем конкретно будет выражаться поддержка Франции, он тут же изменил свое мнение. . Несмотря на оговорки Джеймса и Лайонела, которые по-прежнему настаивали по крайней мере на совместной и желательно анонимной операции с парижским консорциумом, 18 апреля Натан в одностороннем порядке предложил выдать испанскому правительству заем в 15 млн франков, чтобы оно могло в конце июня выплатить проценты по неотсроченным облигациям. Он так и не получил прочной гарантии со стороны Мадрида, что облигации-«кортесы» будут ревальвированы; пришлось довольствоваться пустым обещанием, что вопрос будет поднят на заседании парламента. Не получил он и никакого обеспечения под свою ссуду, когда 7 июня в Париже был подписан договор с послом Испании и представителем Банка Сан-Фернандо. Как язвительно заметил герцог Веллингтон, настроенный в пользу Карлоса, Ротшильды теперь поистине «в лодке»; и, как предсказывали Меттерних и другие, «лодка» почти сразу же пошла ко дну. Учитывая печально известную череду дефолтов Испании, неудивительно, что решение Натана принять участие в испанских финансах вызвало сатирические комментарии. На двух карикатурах Натан изображается в виде «еврея-пирожника», который стоит у своей любимой колонны и продает рисовые пироги с надписью «Заем» (см. ил. 13.1 и 13.2). «Кому кусочек? Кому кусочек?» — гласит надпись на первой карикатуре. «Горячие! Свежие! Не обожгите пальцы! Пирогов много, но таких, как у меня, больше нет!» Из кармана торчит вексель с надписью «Испания». На второй карикатуре «пирожник» стоит с лотком под мышкой. Пироги распроданы. «Рисовые пироги разошлись прекрасно — надеюсь, они понравятся моим покупателям — я испеку еще».

13.1. Неизвестный автор. № 1. Политика Сити — еврей-пирожник: кому кусочек? (1834 или 1835)