Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Приобретение прав на ртуть знаменовало собой радикальную смену курса. Отныне вместо того, чтобы размещать испанские облигации против в конечном счете ничего не стоящих ценных бумаг, Ротшильды финансировали хронически ненадежное правительство этой страны, предоставляя ему сравнительно краткосрочные займы за счет тех гонораров, которые им приходилось платить за альмаденскую ртуть. Позже такие же займы предоставлялись под медь и кубинский табак. Для государств с нестабильной обстановкой товары оказались лучшим видом обеспечения займов. Гейне в «Романсеро» шутил, что Мендисабаль (ставший министром финансов в 1835 г.) заложил «…все перлы / Для покрытья дефицита / В государственных финансах». Позже «В Тюильри, в дворцовых залах / Вновь на свет они явились / И сверкали там на шее / Баронессы Соломон». Современники, скорее всего, отождествляли «перлы» с Альмаденским месторождением.

Возможно, испанские власти надеялись, что после операции с ртутью Ротшильды предоставят Испании полномасштабный заем. Но их ждало горькое разочарование. Правда, к весне 1835 г., после успеха займа Ардуина, Джеймс испытывал больше оптимизма в связи с Испанией. Однако его надежды не оправдались, так как казалось, что сторонники Карлоса одерживают верх. Главным вопросом оставалось то, вмешается ли какая-нибудь иностранная держава, чтобы решить исход гражданской войны. Такая опасность существовала всегда. Франция проводила интервенцию в Испанию всего десять лет назад; на волне революции 1830 г. предпринимались и безуспешные либеральные экспедиции. Кроме того, представители Четверного союза туманно намекали на некие возможные действия Великобритании в защиту режима Марии-Кристины (при условии, что виги останутся у власти). Однако лишь после того, как финансовые замыслы Торено потерпели крушение, Натан стал поддерживать идею военной интервенции, как и Лайонел. Джеймс, призванный в Лондон для обсуждения следующего шага, снова колебался. Опыт начала 1830-х гг. заставлял его подозревать более воинствующих французских политиков; он склонен был поддержать Луи-Филиппа, который высказывался резко против планов интервенции Тьера. С другой стороны, ему трудно было возражать старшему брату по испанскому вопросу. Поэтому в конце концов он тоже поддержал интервенцию. Их брат Соломон, который с самого начала сомневался в целесообразности дел с Испанией, наоборот, энергично возражал против доводов Натана в пользу интервенции, в конечном счете отмежевавшись от братьев в переписке с Меттернихом.

Меттерних постоянно был в курсе действий Натана через временно исполняющего обязанности дипломатического представителя в Лондоне Хуммелауэра и младшего чиновника по фамилии Кирхнер, который предположительно помогал Натану с его консульскими обязанностями. Поэтому он знал, что Натан высказывается в пользу британской интервенции; более того, Натан, судя по всему, открыто в том признавался послу Австрии Эстерхази. Чтобы избежать обвинения в соучастии, Соломону поэтому пришлось написать одно из самых необычайных писем. Оно адресовано его старшему клерку в Вене, Леопольду фон Вертхаймштайну, но явно предназначено для Меттерниха. Вначале Соломон утверждал, что крах испанских облигаций после назначения Торено министром финансов был сфабрикован Ротшильдами как «месть» Торено за те убытки, которые он им причинил. Согласно приложенным Соломоном отчетам, Натан продал не меньше чем на 2 млн ф. ст. испанских облигаций, погубив репутацию Торено и доказав, что Ротшильды отныне «закоренелые враги Испании». Кроме того, Соломон и Джеймс отправились к Талейрану, Гизо, Бройлю и самому Луи-Филиппу, чтобы объявить, «что кредит Франции пойдет к дьяволу, если они вмешаются, и что им придется столкнуться со второй и третьей революциями». Поэтому не возникало и вопроса о том, чтобы Ротшильды ссудили Испании еще «хотя бы один фартинг». Как будто желая убедить Меттерниха в своей искренности, Соломон завершает свое письмо, осыпая оскорблениями Натана. «Мой брат, Натан Майер, — писал он, — один из способнейших людей в том, что касается денежных средств и движения цен, но в других вопросах он лишен особой сообразительности… В политике он дитя… [и] считает, что великие державы будут рады интервенции… В вопросах, не связанных с биржей, [он] не особенно умен; он крайне компетентен в своей конторе, но вне ее, между нами, он едва может написать собственное имя. Однако этот мой брат настолько недоволен Испанией, что едва может сдерживаться, как и все мы, только он больше всех, потому что он помнит, что предоставил испанцам заем в 15 млн франков, не посоветовавшись ни с кем из своих партнеров».

Это было еще не все. Далее Соломон предполагал, что ошибка Натана ставит под угрозу будущее сотрудничества братьев:

«Лично я еще не знаю, когда мы, братья, встретимся; посмотрим, вызовет ли раскол дело с испанским займом. Мне шестьдесят, моему брату из Франкфурта шестьдесят два; у меня только двое детей, и, если я буду жить очень умеренно, я смогу прожить на проценты со своего капитала; к счастью, мне нужно обеспечивать только сына, поскольку моя Бетти так же богата, как ее отец. Я не говорю, что собираюсь отойти от дел, я стремлюсь лишь к тому, чтобы иметь возможность спокойно спать. Испанское дело совершенно расшатало мои нервы; и речь не о потере денег — даже если пропадут все 15 млн франков, моя доля в займе составляет всего 3 млн. Главное — неприятности, какие мы пережили в связи с этой операцией. Теперь у Натана Майера Ротшильда четыре взрослых сына, у Карла два мальчика помладше, так что всего их двенадцать и они как-нибудь справятся. Из-за того, что так решил мой отец, нам, вероятно, придется и дальше работать вместе, но должен признаться, что все произошедшее крайне утомило и измучило

Вашего покорного слугу,

С. М. фон Ротшильда ».

В том же письме Соломон обвинил посла России Поццо в клевете на Джеймса, потому что его исключили из прибыльного выпуска австрийских облигаций. Это был не просто фарс: в личной переписке Ротшильдов содержатся ссылки на то, как близко к сердцу Соломон принял произошедшее. В 1840 г., после поражения дона Карлоса, Джеймс по-прежнему писал племянникам: «Мы не можем предоставлять Испании заем под нашим собственным именем, если Англия и Франция не дадут гарантий, и… тем не менее уверяю вас, милые племянники, что не хочу иметь с этим ничего общего… Только если правительства снабдят нас необходимыми гарантиями, мы можем предоставить северным державам повод, в противном случае… первое, что сделает мой добрый Соломон, — выйдет из дела. Как по-вашему, прибыль от операции оправдывает нечто подобное?»

В целом принято считать, что в данном вопросе политическая воля Меттерниха возобладала над финансовыми интересами Ротшильдов. Вооруженный качественными разведданными и желанием Соломона приобрести звание австрийского консула для своих сына и племянников, Меттерних, похоже, успешно погубил проект англофранцузских гарантий для займа преемнику Торено Мендисабалю. Как и посол Великобритании в Испании, Мендисабаль полагал, что Ротшильды поддержат такой план, не в последнюю очередь из-за его деловых связей с Джеймсом, совместно с которым он занимался португальскими облигациями [121] По мнению Вильерса, Мендисабаль надеялся на «прилив щедрости» со стороны «Левиафана» (то есть Натана). Дипломатическая переписка доказывает, как мало контактов было в то время между Ротшильдами и Палмерстоном. . Но Натан — возможно, в ответ на давление со стороны Соломона — предпочел раскрыть англофранцузский план Вене и более или менее намеренно допустил его провал, бросив Мендисабаля в беде. Более того, Натан признался Палмерстону, что не верит в платежеспособность правительства Мендисабаля. Когда министр иностранных дел Великобритании заметил, что планируемая продажа коронных земель принесет прибыль, Натан ответил с характерной для него практичностью: «Да, когда-нибудь потом, но не к выплате майских дивидендов. Все равно что сказать мне в семь часов, когда я хочу ужинать, [что] в поле в полумиле от дома пасется теленок». Вопреки широко распространенному в дипломатических кругах мнению, по которому Ротшильдам не терпелось заняться таким гарантированным займом, на самом деле Натан и Джеймс последовательно избавлялись от испанских облигаций.