Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Судя по письму, именно так действовал бы сам Джеймс, окажись он в Турине; и, может быть, он бы добился успеха. Но неопытного Лайонела в конечном счете перехитрила — точнее, обошла, назначив более высокую ставку, — группа французских банкиров, возглавляемых Хагерманном, которую он именовал «черной бандой». И только в 1843 г. Ротшильды попытались возобновить дела с Турином, хотя до 1848 г. отношения оставались в зачаточном состоянии.

Проникновение в новые сферы объясняет, почему в начале 1840-х гг. многие обозреватели усматривали в Ротшильдах не просто союзников европейских государств: казалось, они приобрели собственную уникальную власть, не зависимую от великих держав и почти всемирную. В своем очерке «Ротшильд и европейские финансы» (1844) Александр Вейль, один из многих писателей еврейского происхождения, которых завораживал феномен Ротшильда, выразился недвусмысленно: если раньше «Ротшильду» нужны были государства, чтобы стать «Ротшильдом», теперь он больше в них не нуждается. В 1842 г. историк-либерал Жюль Мишле в своем дневнике записал, что Джеймсу «знакомы все европейские князья и все биржевые придворные» (см. эпиграф к этой главе). Едва ли он преувеличивал. За вычетом двух серьезных неудач — с Португалией и Соединенными Штатами — и исключительного случая в виде Испании, где контроль над государственными ртутными месторождениями оказался важнее размещения займов, список государств, которым Ротшильды предоставляли деньги за десятилетие перед 1848 г., весьма внушителен. Консервативные режимы занимали для того, чтобы избежать влияния парламента на финансовую политику, что часто становилось следствием налоговых реформ. Более прогрессивные государства занимали деньги на оплату общественных работ, особенно на прокладку железных дорог в тех случаях, когда частный сектор не мог или не хотел делать инвестиции. Почти все, по крайней мере, надеялись привлечь Ротшильдов в качестве банкиров и гарантов. Преимущества такого расширения финансовой сети были очевидны. Риски стали ясны лишь в 1848 г.

Наверное, лучшим примером стратегии Ротшильдов в период до 1848 г. стало их участие в финансах недавно созданного Королевства Бельгия. После отделения Бельгии от Нидерландов в 1830 г. Джеймс и его братья быстро приступили к финансовому закреплению в Брюсселе, предложив молодому правительству спасательный пояс в виде кредита на первые три бурные года его существования. В период относительного затишья, с середины 1830-х до 1838 г., Джеймс энергично защищал и упрочивал положение, какое установили в Брюсселе он и «Сосьете женераль». Ряд операций помогали поддерживать интересы Ротшильдов — в первую очередь государственные займы для финансирования политики экономического развития Леопольда I, венцом которой стало строительство сети железных дорог.

Напрямую участвуя в строительстве железных дорог (и каналов), бельгийское правительство до некоторой степени порывало с порядком, установленным в Великобритании, по которому финансирование железных дорог вначале более или менее целиком возлагалось на частный сектор. Однако Бельгия создала прецедент, которому вскоре последовали другие страны. Бельгийцы оценили стратегическую важность обладания сетью железных дорог. Этим озарением они во многом были обязаны напряженным отношениям с Нидерландами и в особенности необходимостью избежать зависимости от системы каналов и рек в Нидерландах, Бельгии и Люксембурге, которую контролировали голландцы. С точки зрения Ротшильдов, у такой политики имелись очевидные преимущества: им всегда казалось, что размещать акции частных железнодорожных компаний не так рискованно, как эмитировать государственные облигации. Что еще важнее, развитие системы бельгийских железных дорог хорошо сочеталось с планами железнодорожного сообщения между Парижем и Бельгией, к которым Джеймс уже проявлял интерес. С другой стороны, бельгийская стратегия промышленного развития почти не имела бы смысла, если бы не сопровождалась параллельным развитием собственной банковской системы. Создав три новых учреждения в сотрудничестве с «Сосьете женераль» («Сосьете де коммерс де Брюссель», «Сосьете насьональ пур энтрепризес индюстриэль э коммерсьяль» и «Банк фонсьер»), Джеймс сделал все, что в его силах, чтобы сохранить свое главенство. Но Банк Бельгии, учрежденный в 1835 г. в основном на французские капиталы, стал подлинным конкурентом, и Джеймсу пришлось решать, начинать ли с ним войну, пытаясь сохранить свое положение, или объединить усилия. В период бума середины 1830-х гг. Парижский дом тесно сотрудничал с «Сосьете женераль», размещая на Парижской бирже целый ряд ценных бумаг бельгийских горнодобывающих компаний. Но в сфере государственных финансов, как показали неубедительные переговоры о конверсии в 1837 г., даже «Сосьете женераль» следовало рассматривать скорее как конкурента, чем как союзника. Какими бы близкими ни были их отношения с королем Леопольдом, Ротшильдам никогда не удавалось почивать на лаврах «финансистов независимости», тем более что отдельные фракции бельгийского парламента и пресса относились к ним с подозрением. Далее, нельзя было исключать и того, что бельгийское правительство однажды захочет найти военное применение сети своих железных дорог и, более того, деньгам, которые оно занимает, чтобы оплатить такое строительство. В течение 1830-х гг. правительство тратило на создание армии втрое больше средств, чем на прокладку железных дорог.

Все эти противоречивые факторы пришлось принимать во внимание в 1838–1839 гг., когда голландско-бельгийские отношения вновь вернулись в европейскую дипломатическую повестку дня.

По существу, вопрос сводился к тому, подчинится ли правительство Бельгии условиям договора 1832 г. и выведет ли войска из Люксембурга и Лимбурга — в обмен на признание Нидерландами независимости Бельгии. В дополнение к территориальным уступкам договор 1832 г. подразумевал и финансовые жертвы, потому что по нему два государства обязаны были в равной мере нести бремя голландских долгов до 1830 г. Случилось так, что возобновление переговоров совпало с новым бельгийским предложением (и параллельной просьбой голландцев) о займе в размере 36 млн франков, что предоставило Ротшильдам весьма солидный рычаг давления. Несмотря на небольшую сумму, Джеймсу не терпелось заняться новым займом. Возможно, он надеялся на то, что разместить его удастся без труда, но главным образом дело было в том, что после смерти Натана этот заем был первой по-настоящему крупной операцией Ротшильдов. Иными словами, Джеймсу предоставлялся шанс не только подтвердить дальнейшее доминирование Ротшильдов на рынке облигаций, но и доказать собственное главенство в компании. Если условия подойдут, заявил он в мае 1838 г., «я немедленно отвечу согласием, несмотря на все политические проблемы, потому что никакой войны не будет. Бельгии придется подчиниться, а миру так не терпится сделать дело, что здесь в самом деле нужно поторопиться». Бельгийцы могут рвать и метать, считал Джеймс, но без поддержки Франции они мало на что способны.