Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Как часто бывало в истории дипломатии 1830-х — 1840-х гг., война, которую все боялись, так и не началась; в конце февраля 1847 г. Джеймс сообщал, что испанское дело почти улажено: «Здесь со мной Аппоньи; он говорит, что сейчас и речи быть не может… о войне. Норманби пригласил его и Гизо посетить его в следующий вторник. Так что о мире договорятся за бутылкой шампанского, а мы с моей милой женой… будем свидетелями этого события». Однако не успели откупорить шампанское, как Палмерстон нашел новое яблоко раздора: Греция просрочила платежи по облигациям, которые держала Великобритания. Это стало поводом для еще одной англо-французской словесной баталии, и Ротшильдам, вопреки их желанию, снова пришлось выступать в роли передаточного звена. «Гизо сказал барону, — устало сообщал Нат в апреле 1847 г., — что Англии придется в одиночку подавать в суд на Грецию… и если она (Англия) устроит скандал из-за этого дурацкого дела… [Гизо] сумеет ответить как следует и приведет свою страну в такое состояние, что всем придется оч. жарко — ни в коем случае не повторяй этого в таких же выражениях и не говори, что это исходит от нас».

И хотя война между великими державами не началась и в тот раз, существовала еще одна угроза — правда, такая, на которую Ротшильды склонны были закрывать глаза. Дефицит бюджета, который наблюдался в 1840-х гг. во многих европейских государствах, сулил не просто выгоду банкам. Он служил также симптомом серьезного политического недомогания этих стран. Причиной дефицита бюджета в середине 1840-х гг. стал не только рост военных расходов. Такую же важную роль, как будет показано ниже, сыграли государственные субсидии на постройку железных дорог в сочетании с застойными или снижающимися доходами от сбора налогов. Так проявилось побочное действие замедления экономического роста, которому до тех пор уделяли недостаточно внимания. По мере того как Ротшильды неустанно добавляли одну страну за другой в число своих клиентов, они могли поздравить себя с дипломатическим влиянием, которое такое положение им придавало. На первый взгляд «бельгийский» и «сирийский» кризисы подтверждали, что войны можно избежать благодаря тонким манипуляциям с завязками на кошельках европейских стран. Но финансовая власть была не абсолютной. Главным образом, она зависела от внутренней стабильности европейских стран. Когда ее больше нельзя было поддерживать, Ротшильды оказывались почти в таком же уязвимом положении, как те правители и министры, чьи кошельки они держали в своих руках. В конце концов, защитные стены Июльской монархии обрушила не война, а революция: и против такой угрозы оказались бессильны фортификационные сооружения вокруг Парижа.

В 1836 г. композитор Россини впервые путешествовал на поезде. Ему нужно было попасть из Парижа во Франкфурт; для скорости он поехал по недавно проложенной бельгийской железнодорожной ветке. Путешествие вызвало у него такое отвращение, что больше он не желал и слышать ни о каких поездах; и все же поездка его вдохновила. Иронически отдавая должное новому средству сообщения, композитор сочинил короткую фортепьянную пьесу, названную «Маленький поезд удовольствий», комическое воспоминание о путешествии по железной дороге, кульминацией которого становится сход поезда с рельсов. Два пассажира гибнут и попадают в рай и ад. В сардонической коде радуются наследники более богатой жертвы.

Бедствия и катастрофы обладают завораживающим действием; живших в XIX в. потрясали многочисленные бедствия, как стихийные, так и рукотворные. 1830-е — 1840-е гг. оказались особенно богаты на неурожаи, большие пожары и эпидемии, которые, в свою очередь, вызывали многочисленные пророчества, предрекавшие наступление апокалипсиса еще до 1848 г. Однако железнодорожные крушения стали совершенно новым видом бедствий, и они часто становились источниками художнического вдохновения. Если тогдашние инженеры и финансисты расхваливали железные дороги, так как считали их наивысшими достижениями современной эпохи, то частые крушения и другие связанные с ними катастрофы подтверждали опасения скептиков. Аварии на железной дороге часто символизировали кризис капитализма, которого ожидали недовольные как слева, так и справа. Например, в своей комической пьесе «Инкогнито» Йозеф фон Эйхендорф, немецкий поэт и драматург, тяготевший к романтизму, привел сюжет к шумной кульминации, поставив на сцене крушение поезда:

Часовой бьет в набат, на сцену внезапно выбегают крестьяне.

Голоса. Помогите! Пожар!

Другие. Они взнуздали самого дьявола!

Другие. Ничто кроме убийства и дыма!

Голоса вдали. Увы! Локомотив обезумел!

Первый слуга. Нет, это на самом деле нахальство, он пробил городскую стену!

Страшный грохот, за которым следует облако пыли.

Когда пыль рассеивается, можно видеть перевернувшийся локомотив и покореженные вагоны…

Если не считать удовольствия от пиротехники, задействованной в такой сцене, тогдашним зрителям наверняка нравился мощный образ дьявольского предательского локомотива, который сносит стены старинного немецкого городка. В то время, когда Эйхендорф написал «Инкогнито», многие уже успели оценить политический потенциал железных дорог. Экономисту-националисту Фридриху Листу железная дорога казалась «средством укрепления национального духа» и «тугим поясом на чреслах немецкой нации», что, в сочетании с Прусским таможенным союзом, образованным в 1834 г., должно повлечь за собой, пусть и запоздалое, «внутреннее объединение» Германии. По этой и другим причинам железные дороги вызывали замешательство консерваторов вроде Меттерниха: «трансформация политических и общественных условий», что он считал неизбежным последствием железных дорог, едва ли могла помочь ему сохранять статус-кво в Центральной Европе.

С первого взгляда может показаться естественным то, что Ротшильды постепенно начали играть ведущую роль в развитии европейской сети железных дорог. В конце концов, именно Лайонел уговорил Россини совершить его первую и последнюю поездку на поезде, а Амшель (якобы) послужил прообразом для одного из главных действующих лиц пьесы «Инкогнито» — королевского советника Пафнациуса. В конце 1840-х гг. Ротшильды прочно утвердились в качестве крупнейших частных финансистов, участвующих в прокладке континентальных железных дорог. Однако в этом не было ничего неизбежного. Правда, переход от коммерческого и государственного финансирования в промышленное во многом был шагом необычным. Немногие признанные банки обращали свое внимание на новую сферу деятельности, еще меньше добивались в ней результатов.