Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Однако современники не рассматривали роль Ротшильдов в развитии железных дорог в таких скучных макроэкономических терминах. Скорее, их больше заботило распределение льгот, порожденных железнодорожным бумом, чем последствия их развития. Кроме того, в то время гораздо больше обсуждали общественные расходы на железные дороги, чем это делают современные эксперты. Это помогает объяснить, почему культурное и политическое воздействие железных дорог так резко контрастирует с их влиянием на макроэкономику.

Естественно, в то время не было недостатка в литераторах, которые выражали желание и готовность петь дифирамбы путешествиям по рельсам как чуду века. В 1830-е — 1840-е гг. появилась масса од и гимнов железной дороге. Классический пример представляет сочинение малоизвестного поэта по фамилии Хугельманн, который написал оду на торжественное открытие Северной железной дороги 14 июня 1846 г. Ода озаглавлена просто: «Ротшильду».

Даже обычно язвительный Гейне в виде исключения написал о железной дороге в сходном ключе, пусть и не так восторженно: «Все глаза теперь обращены к Дому Ротшильдов, — сообщал он, когда впервые стало известно о желании Джеймса получить концессию на прокладку Северной железной дороги. — Они представляют общество, созданное для сооружения Северной французской железнодорожной системы способом, столь же надежным с финансовой точки зрения, сколь достоин он похвалы с точки зрения пользы для общества. Дом Ротшильдов, который в прошлом направлял свои таланты и средства исключительно на нужды государств, теперь становится во главе великих национальных предприятий, посвящая свой громадный капитал и безмерный кредит развитию промышленности и процветанию народа». В мае 1843 г., когда открыли движение до Орлеана и Руана, Гейне испытал прилив поэтического восторга. Он различил в Париже «дрожь, которая ощущается всеми, кроме тех, кто находится в одиночном заключении. Все население Парижа составляет в данный момент цепь, в которой электрический ток передается от одного человека к другому. В то время как огромная масса народа изумленно и пораженно ахает на внешнее проявление этих великих движущих сил, философ охвачен странным ужасом, подобно тому, какой мы испытываем в тех случаях, когда происходит нечто чудовищное, неслыханное, последствия чего непредсказуемы и неисчислимы. Проще говоря, все наше существование перевернуто и приковано к новым рельсам; нас ждут новые отношения, радости и муки, и неизвестность излучает призрачное волшебство, непреодолимое и одновременно страшное. Должно быть, то же самое испытывали наши праотцы, когда изобретение пороха возвестило о себе первыми выстрелами, когда печатный станок разослал по миру первые оттиски Слова Божьего. Железные дороги — еще одно такое предопределенное событие…».

Однако отношение Гейне характеризовала некоторая двойственность. В его панегирике содержится и предостережение — он размышлял о политическом влиянии, какое оказывают железные дороги на тех, кто их строит. «Правящая аристократия денег, — писал он, — приобретает все больше и больше власти у руля государства»: «Скоро эти люди войдут не только в наблюдательный совет железнодорожной компании, но и в наблюдательный совет всего нашего гражданского общества в целом». Для Гейне самым любопытным в железнодорожном буме было то, как аристократы и представители военной элиты (даже адмиралы) спешили приобщиться к новому средству сообщения. Они охотно соглашались на должности неисполнительных директоров, чтобы их фамилии отождествлялись с железными дорогами, и вкладывали в них свои сбережения. Они доходили до того, что умоляли предоставить им акции новых компаний, таких как Северная железная дорога: «Каждая… акция, которую члены этого дома [Ротшильдов] дают отдельным людям — на самом деле огромное одолжение. Откровенно говоря, я бы назвал акции щедрым подарком де Ротшильда его друзьям. Выпущенные акции… с самого начала раскупаются на несколько сот франков выше номинала, и тот, кто просит у барона Джеймса де Ротшильда продать ему эти акции по номиналу, в буквальном смысле просит у него милостыню. Правда, милостыню у него просит весь мир; его засыпают умоляющими письмами, и там, где величайшие аристократы подают такой благородный пример, попрошайничество больше не считается позором».

Не только Гейне изображал превращение Джеймса в железнодорожного магната в довольно легкомысленном ключе. Еще одним побочным продуктом той эпохи стали многочисленные анекдоты о Ротшильде на железной дороге. Каламбуря на двойном значении французского слова action («действие, поступок» и «акция»), Проспер Мериме в феврале 1846 г. рассказал мадам де Монтихо следующий анекдот: «Раввин, который учит детей месье де Ротшильда, спросил одного из них, семилетнего мальчика, понимает ли он разницу между хорошим и дурным поступком (good action and bad action). „Конечно, — отвечает ребенок. — Хорошая акция — это акция Северной железной дороги, дурная акция — акция `Правого берега Сены`“. Можете мне поверить, этот мальчик не промотает отцовские миллионы!»

Через семь лет граф Нессельроде пересказал своей кузине «остроту Ротшильда». Скорее всего, это не анекдот и не преувеличение. «Граф Тассило Фештетич советовался с ним об инвестициях на значительную сумму. „Месье граф, — сказал Ротшильд, — если хотите сохранить капитал без процентов, покупайте землю. Если хотите получить проценты без капитала, покупайте акции“. Это случилось в Париже, — добавил Нессельроде, — однако истинно повсеместно». Такие анекдоты многие считают апокрифами. Однако, судя по личной переписке Ротшильдов, по крайней мере одна такая история недалека от истины. В ноябре 1848 г. Бетти рассказывала своему сыну Альфонсу, как у его четырехлетнего брата Эдмонда «вошло в привычку брать мой молитвенник для своих молитв. А представь, что он воскликнул вчера, в порыве набожности: „Господи, храни папочку [и] Северную железную дорогу!“».