Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

В этом отношении братья видели себя «образцами». Чем выше они могли подняться по общественной лестнице, не обращаясь в христианство, тем слабее были доводы в пользу обращения. Не стоит забывать, что большинство евреев перешли в христианство в ответ на продолжавшуюся дискриминацию иудеев по закону. «Я вполне готов поверить, что денег у нас столько, что хватит до конца жизни, — писал Джеймс в 1816 г. — Но мы еще молоды и хотим работать. Причем не только ради всего прочего, но и ради нашего престижа как евреев». Именно так Амшель рассматривал назначение Натана австрийским консулом в Лондоне. «Хотя для тебя это, возможно, ничего не значит, — писал он, — твое назначение служит интересам евреев. Ты предотвратишь вероотступничество довольно многих венских евреев». Когда в газете сообщили, что сам Соломон крестился, он поспешил опубликовать опровержение. Через 14 лет, когда клевету повторили в одной французской энциклопедии, Соломон настоял, чтобы ошибку исправили во всех последующих переизданиях.

Однако, хотя их приверженность иудаизму оставалась незыблемой, братья проявляли неодинаковую строгость в соблюдении религиозных обрядов. Амшель, живший во Франкфурте, сохранял «древнееврейские традиции и обычаи», неизменно воздерживаясь от работы в Шаббат, строго соблюдая кошер и постясь или пируя в соответствующие религиозные праздники. На банкетах, как отмечал один журнал того времени, он сидел, «словно наложил на себя епитимью, так как не притрагивался к кушаньям и блюдам, которые казались ему „нечистыми“ или приготовленными не в соответствии с еврейскими традициями. Такое строгое и нерушимое соблюдение религиозных обычаев его веры во многом говорит в его пользу; он считается самым набожным евреем во Франкфурте». В 1840-х гг. он построил синагогу в собственном доме. Соломон всегда ел свои, приготовленные особым образом, кошерные блюда, даже когда приглашал к себе на ужин австрийских сановников вроде Меттерниха; он отказывался писать письма по субботам или в религиозные праздники.

Их брат Натан также не забывал о своем религиозном долге. Нам известно, что, даже живя в Манчестере, где еврейская община была в основном представлена мелкими лавочниками и уличными торговцами, Натан «придерживался всех ритуалов и обычаев своей веры; еду ему готовила еврейка и носила ему на склад каждый день», и шамес «каждый день приносил ему пальмовую ветвь и лимон во время Праздника кущей» [68] Из восьми купцов немецко-еврейского происхождения в Манчестере в 1806 г. только Натан сохранил принадлежность к своей вере. . Когда князь Пюклер попытался втянуть его в религиозный диспут, оказалось, что Натан неожиданно хорошо информирован; впоследствии он заметил, что он «и его единоверцы принадлежат к более древней религиозной знати, чем мы, христиане; в той области они истинные аристократы». Жена Натана, Ханна, позже сделала пожертвование в «Священное общество дома учения евреев-ашкенази» в Лондоне, крайне ортодоксальное учреждение, и строго следила за религиозным поведением своих детей. В 1837 г., когда Майер поступил в Кембридж, его предупредили, чтобы он «избегал всего, что идет вразрез с нашими религиозными обязанностями». Особенно его призывали «воздерживаться от таких потаканий своим слабостям, как верховая езда по субботам», и отказываться посещать церковные службы в колледже. Четыре года спустя его брат Нат считал себя обязанным долго извиняться перед матерью за то, что пропустил праздник Иом-Кипур во время поездки в Швейцарию. Джеймс также всегда держал в кабинете махзор — иудейский молитвенник, содержащий молитвы на праздники. Когда делали обрезание очередному мальчику, Джеймс «благодарил Господа… что в нашей семье появился еще один хороший еврей».

Однако Амшель считал, что младшим братьям во многих отношениях опасно недостает веры. Если того требовали дела, Натан, Карл и Джеймс читали и писали письма в субботу — тайно, если рядом оказывался Амшель. Затем они один за другим отказались от строгой кошерной диеты (хотя и не полностью: ветвь семьи, жившая в Англии, по-прежнему не ела свинину). Когда Карл в 1814 г. захотел жениться, Амшель и Соломон высказались против выбранной им Адельгейд Герц на том основании, что ее семья не соблюдает правила кашрута. Тот случай стал источником постоянных споров. «Что касается набожности, — писал Карл в ответ на очередную жалобу по этому поводу со стороны Амшеля, — когда я состарюсь, я тоже буду набожным. В глубине души я не кто иной, как еврей. Я не желаю заботиться о твоей душе, но ты однажды написал мне, что я должен придумать способ, чтобы позволить тебе иногда приходить ко мне в дом и есть у меня. И это [отсутствие кошерной пищи] не означает, что я не набожен». В 1814 г. Джеймс горько сетовал из Берлина: «Здешняя еда мне ужасно надоела, по-моему, хуже ее нельзя найти нигде. [Амшель] по-прежнему заботится о том, чтобы питаться только кошерным, так как он по-прежнему набожен и знает, что я не такой; однако он настаивает, чтобы я ел с ним». Через несколько лет Гейне шутил: хотя Джеймс «и не перешел в христианскую веру», он «перешел в христианскую кулинарию». Младшие братья также отказались от всех последних признаков гетто.

Религиозные разногласия между ветвями семьи — а также внутри отдельных ветвей — обострились в следующем поколении. В Лондоне старшие дети Натана продолжали более или менее соблюдать обычаи, как их родители. Хотя они не отличались высокодуховностью, по сути, они оставались консервативными в своих религиозных обычаях. Более того, они считали семью парижского дяди слишком распущенной в этом отношении. Лайонел многозначительно отказывался работать, когда находился в Париже на Пасху 1829 г., хотя Джеймс продолжал писать письма, как обычно. И Нат, несмотря на то что разделял нелюбовь дяди к кошерной пище [69] В 1844 г. Нату пришлось «съесть кошерный обед», вследствие чего его очень тошнило. Он писал: «Придется выкурить гаванскую сигару за 14 су, чтобы облегчить желудок». , находил удивительным, что во время Пасхи, «хотя мы ходим в синагогу и едим мацу, в Париже невозможно закрыть магазин». Господство реформистского движения во Франкфурте (которое в конечном счете пыталось приспособить раввинство и иудейские каноны богослужения к протестантизму) также возмущало их, привычных к старомодным обычаям Амшеля. «У них здесь новый раввин, который молится необычно хорошо, — двусмысленно писал

Энтони в 1844 г. — В пятницу он молился в первый раз, мне не понравилось ничего из сказанного им — но, может быть, в том вина здешних реформаторов. Они зашли гораздо дальше, чем в Англии. Мне хотелось бы послушать человека, который молится так же хорошо, в Англии… Вся служба меня очень встревожила».