Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Положение в Германии отличалось в зависимости от государства. В Пруссии приняли самое либеральное законодательство после эдикта об эмансипации 1812 г. Прусским евреям предоставлялись равные юридические права, хотя на практике они по-прежнему не допускались в чиновничество и офицерский корпус, а после 1822 г. им не разрешалось также преподавать в школах и входить в муниципальное правительство. В Австрии, наоборот, почти ничего не изменилось после «Эдикта о терпимости» 1782 г. (который в некоторых отношениях сократил экономические ограничения): евреям по-прежнему отказывали в праве владеть землей на территории Священной Римской империи, они должны были платить особый подушный избирательный налог, подвергались некоторым ограничениям в области брака, и, если были рождены за пределами Священной Римской империи, им требовалось особое разрешение на проживание на ее территории, которое следовало обновлять каждые три года. Кроме того, им запрещалось занимать посты на государственной службе, хотя они могли служить в армии, а некоторые в эпоху Наполеоновских войн даже стали офицерами. Когда Лайонел в 1827 г. ездил по Германии, только в Вене он нашел положение евреев столь плачевным, что заметил: «Евреев очень притесняют, они не имеют права занимать государственные должности и владеть землей, даже домом в городе, они обязаны платить большой „налог на веротерпимость“ и должны получать разрешение на съем жилья». Все эти ограничения непосредственно касались его дяди Соломона. В 1823 г. ему пришлось просить разрешения у Меттерниха, когда его двоюродный брат Антон Шнаппер пожелал переехать в Вену, чтобы жениться на родственнице своего старшего клерка Леопольда фон Вертхаймштайна. Через десять лет Соломону снова пришлось подавать прошение об обновлении «веротерпимого разрешения» для еще одного старшего клерка, Морица Гольдшмидта (который также родился во Франкфурте). Сам Соломон мог только снимать жилье в Вене, а его прошение 1831 г., чтобы ему и его братьям позволили «превратить часть состояния, которым наградило нас доброе Провидение, в такую форму, в какой оно могло бы приносить доход, какие бы превратности судьбы нас ни постигли», было отклонено — несмотря на изобретательный довод Соломона, что результат «будет вполне соответствовать его [правительства] собственной выгоде, поскольку оно не может равнодушно относиться к возможности привлечь в страну значительные капиталы, которые станут облагаться налогами». Если такие исключения не делались даже для самого влиятельного и верноподданного банкира в стране, попытки улучшить общее положение австрийских евреев были обречены на неудачу до 1840 г.

В Западной Германии к концу французского господства в 1814 г. положение все время менялось. Действие декрета Дальберга 1811 г., по которому евреям предоставлялись все права гражданства во Франкфурте, в конечном счете было приостановлено вскоре после его отказа от титула великого герцога. В марте 1814 г. вновь ввели особую присягу для евреев в суде; кроме того, евреев уволили со всех государственных постов. Позже в том же году к участию в гражданской ассамблее снова допустили лишь христиан. Примерно таким же было положение и в соседнем Гессен-Касселе. Как мы уже видели, подобная реакция отчасти отражала антиеврейские настроения в народе, которые во Франкфурте были откровенно угрожающими. Письма Амшеля того периода полны зловещих образов нависшего над ними насилия: неевреи «могли бы пить кровь евреев» или даже «есть зажаренного еврея». Однако, вполне возможно, такие настроения стали результатом Венского конгресса (1814–1815), где предстояло определить конституциональную форму будущего Германского союза. На конгрессе обсуждали возможность общей эмансипации, приложимой к Германии в целом. Хотя Ротшильдов в основном занимали финансовые стороны послевоенного урегулирования, которые во многом определялись в Париже, они тем не менее пристально интересовались этим аспектом событий в австрийской столице, куда послали делегацию от еврейской общины Франкфурта, чтобы привлечь внимание участников к еврейскому вопросу. Похоже, что первой из семьи поняла необходимость в таком лоббировании жена Соломона, Каролина. 21 июля 1814 г. она писала мужу, который тогда находился в Лондоне: «Что касается нашего гражданства, все выглядит совсем не радужно… Насколько я понимаю издали, нам еще предстоит долгая борьба. Этот вопрос так интересует меня, что, если я слышу о нем хотя бы слово, я жадно прислушиваюсь к тому, что говорят… Очень любопытно узнать, каков будет результат. Не мог бы ты, мой любимый Соломон, внести свой вклад благодаря своим тамошним знакомствам? Ты сделаешь доброе дело волей неба, которое нельзя купить даже за очень большие деньги. Может быть, тамошний министр познакомит тебя с чинами из Австрии, России или любыми другими, кто имеет право голоса по данному вопросу. Ты можешь спросить, с какой стати женщина интересуется государственными делами. Лучше ей писать о мыле и иголках. Однако то, что я делаю, кажется мне необходимым. По данному вопросу никто не делает ничего. Время уходит, и потом мы будем укорять себя за то, что не сделали больше… Сейчас вопрос этот самый насущный; а здесь, во Франкфурте, никто ничего не делает».

Амшелю и Карлу такие подсказки не требовались. В августе и сентябре первый находился в Берлине по делам, откуда передавал известия о возможной позиции России и Пруссии по данному вопросу Исааку Гумпрехту, одному из лидеров франкфуртских евреев в Вене (другими важными фигурами были отец Людвига Бёрне Якоб Барух и адвокат Август Яссой). Тем временем Карл в письме Натану спрашивал, направляется ли «английский лорд» — скорее всего, он имел в виду Каслри — в Вену и не может ли он «помочь… в вопросе с гражданскими правами применительно к евреям».

С самого начала братья возлагали большие надежды на прусского канцлера Гарденберга, одного из творцов прусской эмансипации. По словам Амшеля, Гарденберг питал «очень дружеское отношение к евреям… Он добился прав гражданства для евреев Данцига. И сделал это, несмотря на антиеврейские протесты, поданные данцигскими купцами-неевреями королю». Кроме того, он побуждал Натана «послать несколько небольших подарков жене министра [возможно, речь шла о прусском министре финансов Бюлове]. Он, скорее всего, склонен помочь евреям». Прусского дипломата Вильгельма фон Гумбольдта тоже «обхаживали»: хотя в 1814 г. он наотрез отказался от подарка в виде трех колец с изумрудами от еврейской делегации в Вене, два года спустя Амшель предложил купить у него какие-то шкатулки по цене, которую он считал чрезмерной, «если благодаря этому чего-то можно достичь». Второй их большой надеждой был Меттерних, хотя его очевидно сочувственное отношение к еврейскому вопросу не разделяли другие австрийские министры. В письме от октября 1815 г. Соломон просит Натана сделать спекулятивную покупку британских ценных бумаг на 20 тысяч ф. ст. «для великого человека, который делает для евреев все». Такие слова могли относиться как к Гарденбергу, так и к Меттерниху, с которым Соломон виделся накануне. Будерус, которого курфюрст Гессен-Кассельский восстановил в должности, также считался возможным источником поддержки, хотя то, что еврейская община была должна ему деньги, как ожидалось, осложнит отношения с ним.