Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Сначала казалось, что в Вене удастся прийти к компромиссу. Так, в декабре 1814 г. Карл слышал, что франкфуртским евреям могут (снова) предоставить права гражданства в обмен на выплату наличными в 50 тысяч гульденов. Следуя примеру своего отца, он предложил внести 5 тысяч гульденов в дополнение к тем 3 тысячам, которые община уже была должна банку Ротшильдов. Однако их постигла серьезная неудача, когда, по предложению бременского бургомистра Шмидта, в статью 16 союзного акта — своего рода союзной конституции, подписанной государствами-участниками в июне 1815 г., — включили лишь пункт о правах, уже предоставленных евреям «немецкими государствами» (а «не в немецких государствах»), что в конечном счете свело на нет все сдвиги наполеоновской эпохи. Будущие согласования перешли под юрисдикцию отдельных государств. Тем не менее после паузы, вызванной Ста днями Наполеона, братья продолжили усилия. Они надеялись оказать нажим непосредственно на власти Франкфурта. В сентябре Амшель послал последние подробности положения во Франкфурте в Париж, побуждая братьев показать их Меттерниху и «Бюлову, доброму другу Гарденберга, который в Берлине обещал мне помочь… Если можете помочь, вы будете благословенны, ибо Барух сейчас в Вене, но скоро вернется. Но с такими вещами нужно ковать железо, пока горячо». Соломон должен был передать Бюлову то, что Амшель сказал Гарденбергу: «Чтобы к нам не относились как к чужакам. В критические времена мы [евреи] служили [в армии], как любые местные жители. Полагаю, вы совершите добро, если сделаете это, так как у нас много врагов, а иначе вы ничего не добьетесь; у нас слишком много врагов, и мне будет очень жаль, если дело кончится ничем».

Вскоре Соломон передал обещание поддержки от Меттерниха, а также от Гарденберга, что привело к тому, что франкфуртским властям написали и Австрия, и Пруссия, призывая сохранить соглашение 1811 г. между Дальбергом и еврейской общиной, — или, как оптимистично выразился Соломон, передать им, «что дьявол может забрать всех неевреев во Франкфурте и что евреи во Франкфурте сохранят свое гражданство» [73] Важной составляющей «еврейского вопроса», как его подчеркивали Ротшильды, было то, что еврейская община заплатила за свои права, чтобы на эти средства были выпущены облигации. Таким образом, отмена соглашения 1811 г. влекла за собой возмещение ущерба. . Тем временем Джеймс побуждал Натана заручиться письмом от некоей важной фигуры в Великобритании в таком же духе. В конце ноября, когда Гарденберг приехал во Франкфурт, Карл уговорил его принять делегатов еврейской общины, в число которых входил Амшель, и еще больше обрадовался, услышав, что он «весьма благосклонно» отзывался «о наших еврейских вопросах». «В еврейских вопросах невозможно переусердствовать», — убеждал он братьев. Даже Каролина написала мужу поздравительное письмо по случаю его усилий, предпринятых 7 декабря.

Правда, поздравления оказались преждевременными. Амшель предчувствовал разочарование уже в сентябре, когда услышал, что решающий голос в деле, скорее всего, получит барон фом Штейн; Штейн считался «противником евреев». В ноябре сообщения, получаемые им из Вены от Баруха, были мрачными, а франкфуртские власти остались равнодушными к письмам из Австрии и Пруссии. Из-за пределов Германии помощи ждать было неоткуда: по словам Натана, представитель Великобритании, посланный во Франкфурт, граф Кланкарти, «не друг нашего народа». Что еще хуже, австрийский делегат на Франкфуртском конгрессе Германского союза, граф Буоль-Шауэнштайн, как оказалось, разделяет точку зрения франкфуртских властей на то, что «эта нация, которая никогда не объединяется с любой другой, но всегда держится сплоченно, преследуя собственные цели, скоро затмит христианские банки, а при их ужасно стремительном росте населения они скоро заполонят весь город, так что рядом с нашим древним собором постепенно возникнет еврейский торговый город».

Хотя Амшель и Карл продолжали «обрабатывать» представителей различных немецких государств и получали слова ободрения от Гарденберга и Гумбольдта, а также от посланника России во Франкфурте, они все больше проникались пессимизмом. Более того, Амшель начал поговаривать о том, чтобы насовсем уехать из Франкфурта, хотя, возможно, отчасти это была угроза, призванная смутить франкфуртские власти. Именно в то время Амшель и Карл впервые согласованно попытались преодолеть свою социальную изоляцию во Франкфурте. Устроенные ими званые ужины на самом деле в первую очередь были рассчитаны на то, чтобы «обхаживать» влиятельных личностей в дипломатических и финансовых кругах «в интересах еврейского народа». Особое значение они придавали тому, чтобы переманить на свою сторону банкира Бетмана, чьи высказывания по данному поводу, как кажется, сильно различались в зависимости от того, в чьем обществе он находился. В то же время (в ноябре 1816 г.) Амшель, Барух и Джонас Ротшильды послали меморандум конгрессу Германского союза, в котором оспаривали законность действий франкфуртского сената.

В таких условиях законодательные постановления, принятые в разных государствах, неизбежно не соответствовали тому, что было достигнуто в 1811 г. В Касселе, хотя евреям предоставили гражданство (в обмен на неизбежную выплату), оно было сопряжено с экономическими ограничениями, по которым евреям запрещалось владеть недвижимостью и торговать вразнос. По мнению жены Будеруса, Карл переходил всякую меру, когда льстил курфюрсту: «…курфюрст знает, что он один начал реформу, это была его собственная инициатива, и… весь мир увидел, насколько либерально он был настроен с самого начала». Более того, Карл просил Вильгельма предоставить те же права евреям и в другом его княжестве, Ганау. Правда, Карл и его братья прекрасно понимали, что, хотя условия, определявшие еврейское гражданство, казались «ничтожными в принципе», они «были очень важны для тех, кого это касалось». Более того, как частным образом замечал Карл, курфюрст был «большим любителем нарушать свое слово». Судя по всему, такое мнение подтвердилось в 1820 г., когда поползли слухи о том, что на проживающих в Касселе евреев будут наложены ограничения. На самом деле новый закон стал типичным для «ограниченной эмансипации», которую немецкие государства готовы были предоставить евреям. Они предлагали права только в обмен на социальное «обновление» и ассимиляцию; это было лучше, чем ничего, однако Ротшильдов не удовлетворяло.

Во Франкфурте, несмотря на пример курфюршества Гессен-Кас-сель, начались споры, которые в октябре 1816 г. окончились еще более полным разгромом: в пересмотренной конституции подтверждались равные права только для граждан христианского вероисповедания, а евреи причислялись к второсортным Schutzgenossen (дословно «охраняемые товарищи»). Особенно досадным казалось то, что, хотя закон 1811 г. и аннулировали, власти особо приводили сад Амшеля в пример своего просвещенного отношения к еврейской общине. Если они считали, что таким образом им удастся откупиться от Ротшильдов, они ошибались; они просто сделали Амшеля мишенью для нападок со стороны тех горожан, которые требовали еще более строгих антиеврейских мер, точнее, их возвращения в гетто. Как мы видели, антиеврейские настроения во Франкфурте в тот период становились все более и более неприкрытыми; на сцене шли такие пьесы, как Unser Verkehr, публиковались многочисленные антиеврейские памфлеты. В ходе дебатов по еврейскому вопросу некоторые члены сената даже предлагали в качестве «решения» полное выселение евреев из Франкфурта, «так как усилия этих стяжателей-кочевников направлены единственно на нашу, христианскую, погибель, так что через несколько лет большая часть христиан-горожан и жителей будет лишена всякой радости и процветания». В сентябре 1816 г. группа встревоженных представителей еврейской общины написала Ротшильдам письмо, в котором отмечалось, «как неустанно и пылко вы работаете для нас, насколько сильна ваша солидарность с нами», и вместе с тем признавалось: «Хорошие результаты, на которые мы оправданно надеялись, не достигнуты… Мы боимся, что крепость не капитулирует до принятия самых решительных мер».