Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Какую форму должны были принять такие меры? После поражения во Франкфурте Амшель сердито говорил о том, что необходимо «причинить боль» франкфуртским банкирам-неевреям, «заключая сделки, даже если они повлекут за собой убытки». Что более правдоподобно, Ротшильды могли воспользоваться своим стремительно растущим богатством в более позитивном ключе. Некоторые немецкие евреи надеялись, что Натан — в то время самый богатый и влиятельный из братьев — сотворит какое-нибудь чудо, сыграет роль deus ex machina. «Надеюсь, в ближайшем будущем британец, победивший Наполеона, — писал один из лидеров франкфуртской общины, — призовет франкфуртский сенат освободить еврейских рабов здесь, как освободили христианских рабов в других местах». Сам Амшель призывал Натана «снова нажать на британского посланника [в Баварии, Фредерика] Лэма», чтобы тот поддержал дело евреев. Судя по переписке братьев, Натан делал все, что мог. В ряде писем его благодарят за поддержку по данному вопросу, полученную им от короля Нидерландов, а также за попытки защищать интересы других еврейских общин, находящихся в юрисдикции Великобритании, особенно на Корфу и в Ганновере. «По-моему, можно без труда улучшить нашу участь, если вы обратитесь к принцу-регенту, — писал Натану в 1819 г. гамбургский еврей по фамилии Мейерштайн. — Почему бы ганноверским евреям, живущим в государстве, которое заключило личную унию с Англией, не получить те же права, что даны их братьям в Англии? Варварство прошлого века необходимо прекратить, и именно от вас мы ожидаем, что солнце взойдет и для нас». Конечно, во Франкфурте британское влияние если и было, то оказалось самым незначительным. Поэтому братья придерживались прежней тактики: нажимали на Берлин и Вену в надежде, что более крупные немецкие государства наконец заставят Франкфурт смягчить свое отношение. Но и здесь свой вклад, возможно, внес Натан. В том, чему суждено было стать образцом для его более поздней деятельности на этом поприще, братья старались заручиться поддержкой более сильной Пруссии по еврейскому вопросу в ходе переговоров 1818 г. о займе в фунтах стерлингов. Кроме того, братья попытались затронуть вопрос на Ахенском конгрессе. Амшель даже считал, что Соломону следует поехать туда «не по деловым причинам, а в интересах всего еврейства». На самом деле именно поэтому они вначале подружились с Фридрихом Генцем, когда тот сопровождал Меттерниха и по пути на конгресс они заехали во Франкфурт.

Такое «манипулирование завязками кошелька» в Берлине и Вене не могло предотвратить народную враждебность во Франкфурте, которая в конце концов вылилась в антисемитские погромы в августе 1819 г. С другой стороны, беспорядки усилили давление на городские власти. Ротшильды старались усилить свою позицию, повторяя угрозу Амшеля навсегда покинуть Франкфурт. Письмо Джеймса венскому банкиру Дэвиду Пэришу, которое, очевидно, было предназначено для Меттерниха, иллюстрирует, как братья недвусмысленно пользовались финансовыми рычагами давления от имени своего «народа» (слово, которое они часто употребляли): «Каким может быть результат этих беспорядков? Конечно, они могут лишь побудить всех богатых представителей нашего народа покинуть Германию и перевести свое имущество во Францию и Англию; я сам посоветовал брату закрыть свою контору и ехать сюда. Если мы начнем, убежден, что все состоятельные люди последуют нашему примеру, и я сомневаюсь, что правители Германии будут рады развитию событий, в результате чего, если им понадобятся средства, им придется обращаться к Франции и Англии. Кто покупает государственные облигации в Германии и кто попытался поднять их обменный курс, если не наш народ? Разве не наш пример породил некоторую уверенность в государственных займах? Теперь банкиры-христиане также набрались храбрости и вкладывают часть своих денег во всевозможные ценные бумаги… Похоже, целью агитаторов во Франкфурте было… собрать всех израильтян на одной улице; если бы они в том преуспели, разве не привел бы результат к общей резне? Не нужно напоминать, насколько нежелательным было бы такое развитие событий, особенно в то время, когда в нашем банке находятся крупные суммы для нужд австрийского или прусского двора. Мне кажется, крайне необходимо, чтобы Австрия и Пруссия приняли меры, призывающие франкфуртский сенат к энергичному противодействию событиям вроде тех, которые имели место 10-го числа текущего месяца, и таким образом вернули каждому человеку уверенность в том, чем он владеет».

Ротшильды в полной мере воспользовались финансовыми рычагами давления на своего признанного врага, бременского делегата на Франкфуртском конгрессе. Помимо Австрии и Пруссии, «несколько мелких государств также прибегали в своих трудностях к этой финансовой власти, что позволяет ей просить об услугах, особенно об услуге такой незначительной природы, как защита нескольких дюжин евреев в небольшом государстве».

Братья продолжали нажим и в 1820 г., вынуждая Меттерниха опираться на Буоля, который по-прежнему поддерживал власти Франкфурта. Кроме того, они лоббировали правительство Бадена от имени тамошних евреев. В октябре 1821 г., когда Меттерних посетил Франкфурт, он выразил свое сочувствие евреям, «отобедав» у Амшеля; тем временем Соломон достиг «важной финансовой договоренности» с Генцем, после чего тот снова «прислушался к бедственному положению франкфуртских евреев». В 1822 г. Амшель даже написал любовнице Меттерниха, княгине Ливен, «прося отозвать определенные распоряжения, связанные с [франкфуртскими евреями], которые граф Мюнстер, судя по всему, направил посланнику Ганновера».

Результат их усилий нельзя назвать полной неудачей. Так, Амшель через год после письма княгине Ливен с радостью узнал об отставке Буоля. На его место был назначен более сочувствующий евреям Мюнх-Беллингаузен. А Гейне в письме из Берлина в марте 1822 г. усмотрел «лучшие перспективы» в том, что евреям снова предоставят права гражданства. Однако личная реакция княгини Ливен на письмо Амшеля говорит сама за себя: как она признавалась Меттерниху, «такого смешного письма она не получала… Четыре страницы сантиментов, он умоляет меня о помощи ради евреев из этого города — и я, покровительница евреев! Во всем этом чувствуется какая-то наивная уверенность, одновременно смехотворная и трогательная». Если те же чувства испытывал и Меттерних, усилия, предпринимаемые братьями в Вене, возможно, были не столь продуктивными, как им казалось. В конце концов власти Франкфурта пошли лишь на минимальные уступки. Хотя ни о каком возвращении в гетто речи не шло — что само по себе скорее служило поводом для облегчения, а не для радости, — евреев по-прежнему окружало множество ограничений, и их гражданство было явно второсортным. По новому закону, подтверждавшему «личные гражданские права» «граждан израильской нации» (1824), евреи, как и прежде, исключались из политической жизни; ограничения налагались на их экономическую деятельность; община подчинялась комиссару сената; как и раньше, позволялось устраивать только 15 еврейских свадеб в год (только 2 из них могли заключаться за пределами общины); кроме того, восстанавливалась особая еврейская присяга в судах [74] Экономические ограничения продлевали срок ученичества евреев и запрещали евреям торговать продуктами питания и дровами. . Важно помнить о том, что эти ограничения касались более чем десятой части городского населения (примерно 4530 человек). Большинство правил — в том числе то, по которому ограничивались браки евреев за пределами Франкфурта, — оставались в силе до 1848 г. Более того, до 1864 г. франкфуртские евреи не имели полного законодательного равенства.