Натан Эйдельман - Пушкин: Из биографии и творчества. 1826-1837

Документ заканчивается мнением Денисова, что «помещик Митьков, преследуя его за вышеупомянутые доказательства, настоит теперь об отправлении Денисова в Финляндию, куда по выписке из госпиталя, вероятно, он вскоре и должен будет следовать».

Новые сообщения Денисова были быстро оценены на самом верху государственной машины; о неграмотном поваре вскоре начнут переписку Чернышёв, Бенкендорф, Голенищев-Кутузов, наконец, сам царь.

13 октября генерал А. И. Чернышёв, фактический начальник Главного штаба, один из самых чёрных следователей по делу 14 декабря, лично допрашивает Денисова; 18 или 19 октября докладывает вернувшемуся с Балкан Николаю. Царь велит всё согласовать с другими материалами дела о «Гавриилиаде». 31 октября Бенкендорф извещает Чернышёва, что он опять докладывал царю, «имея в виду высочайшие повеления об обязательстве Митькова подпискою, чтобы он отнюдь не наказывал дворовых своих людей за сделанные ими показания касательно имевшегося у него богохульного сочинения и о воспрещении ему отдать в рекруты помянутого Денисова, которого представлено ему было отпустить по паспорту с тем, чтобы он платил господину своему неотяготительный оброк».

Николай I при том собственноручно написал: «Исполнить по решению, мною утверждённому, а в рекруты не принимать» [276] ЦГВИА, ф. 36, оп. 6, св. 47, № 110, л. 3—4. .

Тогда-то петербургский генерал-губернатор П. В. Голенищев-Кутузов снова потянул к ответу Митькова — как смел он нарушить царское повеление и наказать своих бдительных дворовых? Митьков же оправдывался тем, что приказал высечь и отдать в рекруты Денисова и Ефимова, ещё не зная о высочайшем повелении; кроме того, помещик заверял (насчёт рекрутства), что «мера сия согласна была с собственным их желанием и что после сего он опасается взять их обратно к себе» [277] Там же, л. 10—11. .

Самодержавие неожиданно оказалось в роли заступника пострадавших крепостных от барского засилья — или защитника преданных престолу и вере дворовых — от вольнодумца, брата декабриста, но притом не забывающего о своих грубых помещичьих правах…

После всех приведённых объяснений дело продолжается в двух направлениях. Разумеется, Чернышёв и Бенкендорф не забыли о появлении в следственных бумагах ещё одного Митькова, майора Платона Фотиевича, но прежде — не без труда — разрешилось дело самого Денисова и его товарища.

1 декабря дежурный генерал Потапов от имени своего начальника Чернышёва извещает Бенкендорфа, что царское повеление о переводе дворовых на «неотяготительный оброк» запоздало: это трудно сделать, не задев интересов помещика [278] ЦГВИА, ф. 36, оп. 6, св. 47, № 110, л. 12. .

Доносчики должны быть поощрены, но права крепостника не должны быть затронуты!

5 декабря 1828 года Бенкендорф находит, что он «отнюдь не в праве утруждать государя императора новым докладом»; шеф жандармов считает, что теперь это дело петербургского генерал-губернатора Голенищева-Кутузова. Однако Чернышёв, рьяно проявлявший активность и уже видевший впереди кресло военного министра (которое и получит через несколько лет), докладывает царю сам [279] Там же, л. 16. .

11 декабря следует окончательное царское распоряжение, которое Чернышёв передаёт Бенкендорфу: «Государь император высочайше повелеть соизволил оставить их <���двух дворовых> в военном ведомстве, но с тем, чтоб не были употреблены во фронтовую службу, а в нестроевую в каких-либо заведениях, к чему по усмотрению военного начальства способными окажутся» [280] Там же, л. 17. .

Судьба Денисова и Ефимова решена: теперь им суждено окончить свой век на нижних ступенях военной иерархии — возможно, поварами, сторожами, мелкими служителями…

Меж тем ретивый Чернышёв уже распорядился и насчёт майора Платона Митькова и опять же — о поэме «Гавриилияда» (так! В последующей канцелярской переписке попадаются и другие наименования — «Гаврильада», «Гаврильяда»…).

Третий Митьков в конце 1828 года служил в 25-м егерском полку, в составе сводной дивизии 5-го пехотного корпуса, расположенной в Туле и её окрестностях. 8 декабря командиру дивизии «генерал-лейтенанту и кавалеру Набокову» был отправлен приказ Чернышёва — допросить майора Митькова, отобрать книгу «Гавриилияда», выяснить, от кого он её получил и нет ли ещё других списков. «В случае отказа г. Митькова, что он означенной книги не имеет и не имел, ваше превосходительство не оставите внушить ему, что он может быть уличён в противном, и тогда подвергнет себя законной ответственности. Спрос же его о сём приказать ему содержать в тайне во избежание строжайшей ответственности» [281] ЦГВИА, ф. 36, оп. 6, св. 47, № 110, л. 15. .

Тайны, как видим, требуют с куда большей энергией, нежели признания…

19 декабря Набоков отвечал, что майор Митьков набирает рекрут в Саратове. Только 23 января 1829 года он был вызван к генералу и дал письменные показания. Предъявленный майору «вопросный пункт» генерал-лейтенанта Набокова, после перечисления того, чем интересуется Петербург, сразу завершался формулой: «При том подтверждаю, что, ежели вы отзовётесь неимением сей рукописи <���„Гавриилиады“>, то можете быть уличены…» Как видим, Набоков действует совсем не так, как предписывает Чернышёв: последний хотел, чтобы Митькова сначала спросили по существу дела, и только потом, если не ответит,— пригрозить ему «уликами»; именно таким образом, кстати, строились последовательные допросы самого Пушкина насчёт «Гавриилиады». Если бы Митьков «заперся» и дал показания только под давлением, это ясно выявило бы для высшего начальства его облик, «опасные настроения». Однако командир дивизии как будто и не замечает плана Чернышёва, но сразу же, задавая вопросы, предостерегает майора от опасных запирательств и намекает на существование улик. Можно с большим основанием предположить, что прежде письменного допроса был откровенный устный, и генерал Набоков как-то предупредил подчинённого. Во избежание же новых вопросов и придирок Петербурга генерал вместе с присылкой митьковского ответа довольно прозрачно намекнул, что больше не будет исполнять полицейские функции, а предоставляет это самому Чернышёву: показания Митькова сопровождались рапортом, извещавшим, что майор «уволен по прежде поданной им по команде просьбе в отпуск в Санкт-Петербург на 20 дней», и теперь, когда Валентин и Платон Митьковы окажутся в одном доме, военные власти вольны задавать новые вопросы.

Предположение об особой роли генерала основывается и на том, что Иван Александрович Набоков был близким родственником декабриста И. И. Пущина: женат на любимой старшей сестре декабриста, Екатерине Ивановне. Набоков тепло относился к шурину; между прочим, именно от Набоковых из Пскова Пущин ехал в январе 1825 года в гости к Пушкину в Михайловское. Возглавляя по должности одну из следственных комиссий по делу южных декабристов, Набоков при том постоянно помогал осуждённому Пущину, присылал приветы и этим сильно отличался от других, куда более запуганных родичей [282] См.: Пущин И. И. Записки о Пушкине. Письма. М., Гослитиздат, 1956, с. 102, 104; а также: Пушкин и декабристы, с. 179. .