Натан Эйдельман - Пушкин: Из биографии и творчества. 1826-1837

Н. П. Огарёв ещё раньше, в стихах на смерть Пушкина, вот что писал о царе:

Наконец, сам Пушкин — не о себе ли — в вариантах поэмы «Езерский»:

В нашем столетии подробное, научное исследование «1826 года» принадлежало П. Е. Щёголеву, который развил версию о Пушкине обманутом , обращавшемся не к Николаю, а к некоему «поэтическому образу царя». Учёный полагал, что «настоящих взглядов царя Пушкин не знал» и что мнения Николая I о Пушкине «оставались такими же при кончине поэта, как они сложились в момент первого свидания» [289] Щёголев П. E. Из жизни и творчества Пушкина, с. 70. .

Пройдёт ещё несколько десятилетий, и современный исследователь заметит: «Условия „договора“ Пушкина с правительством не были ни простыми, ни лёгкими. Николай I не „обманул“ его, „умнейшего человека России“, вероятно, и не пытался обмануть. Разгром заговора был исторической неизбежностью — и Пушкин понимал это. Но историческая неизбежность — слабое утешение в духовных драмах» [290] Вацуро В. Э. Пушкин в сознании современников. — Пушкин в воспоминаниях, т. 1, с. 17. .

Мы привели лишь малую часть суждений, высказанных в течение полутора столетий. Интереснейший спор, где много ещё неясного, противоречивого…

Попробуем разобраться не торопясь. Последуем методу С. М. Бонди, который реконструировал беседу Пушкина с царём, «сопоставляя, с одной стороны, задачи, стоявшие перед Николаем I в первые месяцы его царствования, и с другой стороны, основные моменты мировоззрения Пушкина в эту эпоху и политический опыт, накопленный им к этому времени…» [291] Пушкин. Исследования и материалы, т. IV, с. 420. .

С осени 1826 года отношения царя, властей к поэту — это переход от милости к «головомойке» и обратно. Важно понять — здесь только тактика, лицемерие или нечто более сложное? Без сомнения, правительство «воспитывало» Пушкина, сознательно переходя от поощрения к выговору,— но исчерпана ли этим сложная тема взаимоотношения столь разных миров?

Вопрос столь же любопытный, сколько трудный; там, «наверху» — только ли обманывали или сами колебались, а порою в известном смысле были «обманываться рады»?

Тем же, кто скажет — какое в конце концов значение имели тайные помыслы Николая, наше ли дело во всём этом разбираться,— тем ответим: без подобного анализа многого не понять в помыслах, надеждах, иллюзиях, творческих планах Пушкина в один из интереснейших, важнейших моментов его биографии.

Итак, чего в самом деле хотели верхи?

Общий политический курс: арестовано и сослано много людей — террор, страх… Но в то же время отставлены Магницкий, Аракчеев и некоторые другие одиозные фигуры прошлого царствования; свод декабристских показаний передан для серьёзного секретного рассмотрения. С начала 1826 года обозначился достаточно популярный поворот во внешней политике, вскоре приведший к войне с Турцией, поддержке восставших греков — тогда как прежде общественное мнение было раздражено безразличием Александра I к судьбе Греции и т. п.

Обращено внимание на крестьянский вопрос: царские рескрипты министру внутренних дел от 19 июля и 6 сентября 1826 года предписывали дворянам «христианское и сообразное с законами обращение с крестьянами» [292] См.: Полиевктов М. Николай I. Биография и обзор царствования, с. 88. .

Крестьянский вопрос — один из главных в открывшемся 6 декабря 1826 года Секретном комитете (В. П. Кочубей, П. А. Толстой, И. В. Васильчиков, А. Н. Голицын, И. И. Дибич, М. М. Сперанский; производители дел Д. Н. Блудов, Д. В. Дашков, позже М. А. Корф). Царь приказал членам комитета выяснить, «что ныне хорошо, чего оставить нельзя и чем заменить. Какие материалы к сему употребить <���…>. Еженедельно уведомлять меня при наших свиданиях об успехах дела, которое я почитаю из важнейших моих занятий и обязанностей. Успех, который оным докажется, будет лучшая награда трудящимся [293] Т. е. членам Комитета. , а мне душевное утешенье» [294] РИО , т. 74. СПб., 1891, с. XVI. .

25 апреля 1827 года царь передал в Комитет одобренную им записку М. М. Сперанского [295] Там же, с. 150. . Смысл идеи Сперанского и Николая заключался в некоторых частных узаконениях — прежде всего, в запрещении продавать крепостных без земли. Эта мера, по мнению автора записки, «прекратит личную продажу их в виде собственности или движимого имущества; уничтожит то унизительное понятие, какое внутри и вне России имеют о рабстве крестьян» [296] Девятнадцатый век, кн. 2, с. 163. .

Однако Сперанский и царь хорошо понимали, что «сии основные меры не разрешат всех затруднений, не установят ещё с твёрдостию крестьянского положения, не прекратят с одной стороны злоупотреблений худых помещиков, а с другой продерзостей и неповиновения крестьян» [297] Там же. . Поэтому на будущее предлагались и другие преобразования, смысл которых в том, что «отношения помещичьих крестьян к владельцам земли должны быть почти те же, как и крестьян казённых к казне» [298] Там же, с. 164. . Притом предлагалось облегчить и порядок «увольнения крестьян». Сперанский заканчивал записку надеждою, что «прекращение всех сих и сим подобных стеснений послужило бы наилучшею мерою постепенного перехода из крепостного в свободное состояние. К сему надлежит токмо пересмотреть и расширить существующие ныне положения» [299] Там же, с. 165. .

Слова, как видим, весьма важные: крепостных крестьян хотят уравнять с казёнными (государственными), толкуют о переходе «в свободное состояние», и всё это не «болтовня для газет и иностранцев», но секретнейший, деловой разговор меж главными лицами империи!

Именно в те дни и недели, когда Пушкин в Петербурге был «прощён» вторично — 31 августа 1827 года,— на 46-м заседании Комитета началось обсуждение плана Сперанского — Николая I. Мы чуть позже вернёмся к результату этого обсуждения, пока же констатируем: Николай I в 1827-м, выступая как глава правящего класса, предлагал дворянству, в его же интересах, поступиться частью своих прав ради сохранения остального.

Разумеется, всё делается за плотно закрытыми дверями; но многое известно…

Кроме крестьянского дела, в этот же период обсуждались и многие другие важнейшие элементы общественной и политической жизни.

Николай I — апологет неограниченной власти, уверенный, что в обозримом будущем самодержавие единственно возможная для России форма правления. Ни о каких демократических, конституционных преобразованиях речь идти не может, и в этом одном уже существенное отличие от регулярных возвращений Александра I к идеям конституционного ограничения самодержавия. Однако после 1826 года делаются попытки укрепления законности; в течение нескольких лет группа дельных чиновников (возглавляемая Сперанским, Балугьянским, Корфом) проделывает огромную работу по кодификации, завершённую в начале 1832 года изданием «Полного собрания законов» и «Свода законов Российской империи».