Леонид Млечин - Формула власти. От Ельцина к Путину

Да, за бравой внешностью усатого рубахи-парня скрывается мечущаяся, неуверенная в себе натура».

В декабре 1992 года, накануне съезда народных депутатов, который должен был решить судьбу правительства Гайдара, на встрече с Руцким в редакции «Литературной газеты» известный журналист Юрий Щекочихин спросил Руцкого:

— В отношениях с президентом вы ведущий или ведомый? Или вообще летите в разных направлениях?

— Я все-таки считаю, что Борис Николаевич — ведущий, а я — ведомый, — ответил Руцкой. — Но раз вы так поставили вопрос, то как летчик скажу: иногда ведомый выполняет и роль ведущего… Но в этой ситуации лучше лететь в одном самолете с двойным управлением. Тогда уж точно и гарантированно можно прилететь на заданный аэродром…

Своими действиями я пытаюсь добиться одного — реализации обещаний, данных людям на президентских выборах… Дело в том, что, как ни парадоксально, я по многим вопросам оказываюсь прав…

Но Ельцин для себя уже решил, что Руцкой ему не нужен.

Борис Федоров вспоминает, как новый президент Соединенных Штатов Билл Клинтон предложил Ельцину, когда зашла речь о создании комиссии по сотрудничеству между двумя странами, чтобы ее возглавили вице-президенты Альберт Гор и Александр Руцкой. Ельцин резко ответил, что Руцкого было бы лучше отправить на ракете в космос, а комиссией займется более надежный человек — глава правительства Виктор Черномырдин.

Откровенные противники правительства с весны 1992 года стали доказывать, что Егор Гайдар не способен управиться с такой махиной, какую представляет собой российская экономика. Поговаривали, что Гайдар уже не контролирует и собственное правительство, в котором не все с ним согласны, и несогласные ждут нового хозяина.

А Борис Ельцин, по словам оппозиции, не менял главу кабинета только потому, что Егор Гайдар — визитная карточка российских реформ, и президент не желает будоражить мир переменами в Кремле…

На смену Егору Тимуровичу искали какого-нибудь прогрессивного хозяйственника, который бы поладил с влиятельным директорским корпусом.

Летом 1992-го российские и иностранные газеты оживленно обсуждали перспективу замены несправившегося мальчика Гайдара на выразителя мнения директорского лобби и военно-промышленного комплекса Аркадия Вольского. Можно было подумать, что это дело решенное.

На иностранных корреспондентов производило большое впечатление то, что Аркадий Вольский, как и в прежние времена, сидел на Старой площади, где раньше располагался ЦК КПСС, в котором Вольский заведовал отделом машиностроения, а потом был помощником у Андропова и Черненко. Иностранные журналисты называли тогда Вольского самым влиятельным закулисным политиком России, вокруг которого объединяется политическая оппозиция. «Создается впечатление, — писала «Нью-Йорк таймс», — что власть сама идет ему в руки».

Аркадий Вольский, Александр Руцкой и депутат Николай Травкин, в прошлом знаменитый подмосковный строитель, Герой Социалистического Труда, образовали тройственный союз. Сговорившись еще с парламентской фракцией «Смена», они создали Гражданский союз и объявили его тем самым центром, которого — в этом привычно сходилось общественное мнение — так не хватает России.

Словом, тем летом всегдашнее ожидание перемен в начальстве, живущее в обществе, вывело Аркадия Вольского на первый план. И все ждали: когда же, наконец, Ельцин переведет Вольского в правительство?

Почему же Ельцин никак не решался сменить Гайдара? Понимал, что мир воспримет уход Гайдара как решительную перемену курса? Боялся проявить политическую слабость, чтобы оппозиция не набросилась на него с утроенной силой?

Ельцин часто проявлял упорство и неуступчивость в кадровых вопросах. Но и его упрямство знало пределы: он не стал бы поддерживать Егора Гайдара только из духа противоречия. Президент понимал цену Гайдару. Зачем расставаться с тем, кто делает дело?

Конечно же образованный и интеллигентный Гайдар не отвечал представлениям общественного мнения о хозяине, который должен быть жесток, крут и грозен. Но Гайдар сделал невозможное: он начал реформировать российскую экономику и, несмотря ни на что, эти реформы продолжал. Уже через пол года после их начала стало очевидно, что само существо российской жизни изменилось, что рынок — пусть в варварской, азиатской, уродливой пока еще форме, но начал жить.

Весной, во время бурного съезда народных депутатов Ельцин обещал ввести в кабинет «практика». Все решили, что его выбор падет на Аркадия Вольского. Но президент предпочел забрать из Верховного Совета Владимира Шумейко, не имеющего собственного политического прошлого, поладившего с депутатами и лично преданного Борису Николаевичу.

Почему же Вольского так часто называли самым вероятным кандидатом на пост главы правительства? Потому что реформаторы должны были решить две основные задачи: продолжать реформы быстрыми темпами и одновременно позаботиться о военно-промышленном комплексе, не дать ему взорваться. Правда, одно исключало другое: чтобы ублаготворить военную индустрию, надо было остановить реформы.

Все искали мага и волшебника, который сумел бы соединить несоединимое. А Вольский казался тайным главой военно-промышленного комплекса.

Лидеры Гражданского союза вели себя в рамках своего образа: люди, знающие реальную жизнь, они покровительственно поглядывали на молодых ребят Гайдара, которые думают, что могут перевернуть весь мир, если им дадут подходящий рычаг.

Гражданский союз был создан не революционерами, не романтиками, не трибунами, а осторожными прагматиками, которые старались быть в центре внимания. Они предлагали идти китайским путем — постепенные экономические реформы без политических перемен. У профессиональных китаистов эта идея вызывала улыбки. В России, как минимум, слишком мало китайцев, чтобы следовать китайским путем, а никто другой не согласится работать в таких каторжных условиях.

Ельцин, похоже, разобрался в этих людях. В реальности такого уж влияния на директоров у лидеров Гражданского союза не было. Они уверяли, что контролируют сорок процентов Верховного Совета, но это оказалось сильным преувеличением.

К тому они же пытались давить на президента, ставили ему условия, хотели быть политическими партнерами. Борис Николаевич давить на себя никому не позволял и главу правительства самостоятельной политической фигурой не признавал. Он относился к премьер-министру как первый секретарь обкома к председателю облисполкома, то есть просто считал его главным хозяйственником.

Ельцина подталкивали к компромиссу, отступлению, сдаче позиций. А он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы не только не сдаваться, но и нанести упреждающий удар.