Сергей Власов - Константин Великий

Иногда в своей активной законотворческой деятельности Константин выглядит романтиком. Один из его указов гласит:

«Любой человек, какого бы сословия и ранга он ни был, который сможет доказать, что мои судьи, высшие чиновники, друзья или придворные совершили что-то неправедное и несправедливое, пусть безбоязненно приходит и обращается ко мне. Я лично сам все выслушаю и расследую.

Если выяснится, что это правда, я сам отомщу тому, кто до сих пор меня обманывал. Того же, кто представит доказательство, я вознагражу званиями и имуществом. И этого, да хранит меня всемогущий Бог, я буду придерживаться для счастья и процветания государства».

Историки, к сожалению, умалчивают о том, много ли жалобщиков обращались лично к Константину и много ли дел он сам сумел расследовать.

Весьма интересен рассказ историка Либания о нравах времен Константина, в частности о том, как население пыталось спастись от уплаты непосильных налогов:

«Есть большие деревни, и каждая из них имеет над собою много господ. Жители таких деревень прибегают к помощи воинов, что размещены у них на постое… Воинам они платят продуктами либо золотом… Обретя такую защиту, деревенские жители покупают себе полную свободу творить произвол: нападают на соседей, захватывают их участки земли… уводят скот… Хозяева, видя это, льют слезы, а эти насмехаются… и даже угрожают захватить остальное. И все это благодаря тому, что они содержат у себя воинов, которые большей частью сидят в деревне и предаются сну после обильной мясной трапезы и выпивки…

А законы в таких случаях не значат ничего.

Когда в такую деревню являются для сбора податей люди, коим это вменено в обязанность, то сначала они требуют подати спокойно и тихо, но встречают презрение и насмешки. Тогда сборщики… изрекают угрозы в адрес деревенских властей, но бесполезно. Наконец, они хватают их и тащат за собой, но те… пускают в ход камни. И вот сборщики возвращаются в город с ранами вместо податей… Несчастные сборщики узнают, что если они подати не доставят, то подвергнутся бичеванию.

Тогда они… со слезами продают своих рабынь и рабов, которые тщетно обнимают колени продающего их хозяина.

Затем они продают свои поместья… И цена за землю идет на уплату податей. И, наконец, когда нет уже никаких возможностей, они вынуждены просить милостыню. Так сенатор или член городского совета вычеркивается из списков по причине отсутствия имущества…»

Налоги в Империи часто были поводом для народного гнева. А иной раз и для настоящих бунтов, для свержения цезарей и августов. Константин на долгие годы обрел общенародную любовь одним своим указом — хозяева земель и те, кто их обрабатывал, освобождались от земельных податей каждый четвертый год. Это касалось и всех их потомков. Не одно поколение земледельцев и землевладельцев будет вспоминать Константина добрым словом.

В 316 году Фауста снова родила, и наконец-то мальчика. Константин расценил это как знак одобрения Небес его государственных усилий. Младенца назвали Константином. На радостях счастливый император провозгласил сына будущим цезарем, пока без территории. Тем самым была заложена традиция передачи власти в Империи по наследству.

Минуло несколько лет. Константин все яснее понимал, как был прав покойный уже Диоклетиан, говоривший, что с каждым годом пурпурный плащ становится тяжелее.

Теперь он частенько обращался за советами к Библии, а когда чего-то в ней не понимал, просил Евсевия объяснить. Священник часто бывал рядом с императором, став его духовным наставником. Однажды, после чтения Священного Писания, Евсевий сказал:

— Ты законченный христианин, доминус.

— Нет, я еще не готов им стать, — ответил Константин. — Я очень многим обязан милости Бога и хочу быть достойным его учеником. Это значит следовать его заповедям не только на словах, но в делах и мыслях. А до этого мне еще далеко.

Постепенно углублялся конфликт между двумя императорами. Если Константин в западной части страны проводил политику в поддержку христианской Церкви, то Лициний у себя на востоке по-прежнему подвергал ее гонениям и активно поддерживал язычество. Он разорил множество церквей и на их средства построил на Босфоре флотилию из четырехсот боевых кораблей.

Лициний был одержим жаждой единоличной власти и чрезмерно подозрительно относился к возможным соперникам. Он методично уничтожил всех конкурентов — детей бывших правителей: Диоклетиана, Галерия, Севера и, как мы уже говорили, детей Дазы.

Лициний казнил даже Кандидиана — рожденного от рабыни и усыновленного дочерью Диоклетиана Валерией. Приказал он казнить и саму Валерию, но та успела скрыться. Лициний велел ее найти. В течение двух лет несчастная дочь некогда всесильного императора скиталась по дальним провинциям, облачившись в плебейское одеяние. И все же в конце концов ее выследили, схватили вместе с матерью и привезли к Лицинию. Тот приказал отрубить обеим головы, а тела их бросить в море.

Теперь в Империи у Лициния оставался единственный конкурент в борьбе за верховную власть — Константин.

Лициний усиленно готовился к войне с ним и ждал только повода. В 324 году повод нашелся.

Отражая очередное нападение тевтонских племен на северные земли, войска Константина проследовали по территории Лициния. В этом не было ничего противозаконного: старший август имел на то полное право. Но Лициний назвал это нарушением границы и объявил Константину войну.

Решающая битва состоялась 18 сентября 324 года близ Хризополя. Через много лет Константин назовет ее главным сражением своей жизни. Это была смертельная схватка между христианством и язычеством.

Константин опять был в меньшинстве. Его армия насчитывала 120 тысяч пехоты и кавалерии, у противника было на 40 тысяч больше. Сражение удалось выиграть благодаря военной хитрости Константина и его личному героизму.

Он приказал сыну Криспу с отрядом конницы пробраться в тыл противника и напасть на него в тот решающий момент, когда основные силы начнут переправу через реку. Крисп начал свою атаку, а солдаты Константина вдруг оказались бессильны наладить плавучий мост. Когда они пытались перетащить на тот берег веревку, тянущую за собой головной конец моста, лучники Лициния осыпали их градом стрел.

Уже погиб не один десяток смельчаков, бравшихся за веревку. Ситуация была драматичной, Крисп вряд ли сумел бы долго продержаться…

Спасая сына и его воинов, Константин бросился к реке. Он взял веревку и поплыл вместе с лошадью. За ним последовали полсотни гвардейцев его личной охраны. Когда убили его лошадь, Константин пересел на другую, всадника которой тоже поразила стрела. Так повторялось еще дважды.