Аркадий Гордин - Пушкин в Михайловском

Пушкин рассчитался с Воронцовым, заклеймив его эпиграммами «Певец Давид был ростом мал», «Полумилорд, полукупец», стихотворением «Сказали раз царю».

А события между тем развивались к полному удовольствию «полумилорда». «Я представил императору ваше письмо о Пушкине,— сообщал ему Нессельроде.— Он был вполне удовлетворён, как вы судите об этом молодом человеке».

Царь был вполне удовлетворён… С тех пор, как Пушкин осмелился в своей оде «Вольность» изобразить убийство Павла I, злопамятный, мстительный Александр I стал его личным врагом. Причастный к убийству своего отца, Александр не выносил напоминания об этом. Он с самого начала считал, что Пушкина за «возмутительные» стихи надо сослать в Сибирь. Снизойдя к просьбам влиятельных лиц и убедительным доводам Каподистрии, разрешил отправить поэта не в Сибирь или Соловецкий монастырь, а в Новороссию служить у генерала Инзова, но при этом пребывал в убеждении, что Пушкин слишком легко отделался и заслуживает более сурового наказания. Царь не забывал о Пушкине. Стоило начаться греческому восстанию, и в Кишинёв к Инзову полетел запрос о Пушкине. Тайные агенты сообщали, что в Бессарабии появились масонские ложи, и снова запрос «касательно г-на Пушкина»…

Только благодаря Инзову, аттестовавшему своего подопечного с лучшей стороны, Пушкина не трогали. Но царь следил за ним, ждал повода, чтобы ужесточить наказание. И когда в Петербург полетели доносы от Воронцова и когда к тому же московская полиция перехватила письмо Пушкина, где он сообщал В. К. Кюхельбекеру, что берёт «уроки чистого афеизма», то есть — атеизма, у англичанина «глухого философа», отрицающего существование бога и бессмертие души, повод был налицо, кара не замедлила последовать.

11 июля 1824 года Нессельроде сообщал Воронцову: «Я подал на рассмотрение императора письмо, которое ваше сиятельство прислали мне, по поводу коллежского секретаря Пушкина. Его величество вполне согласился с вашим предложением об удалении его из Одессы, после рассмотрения тех основательных доводов, на которых вы основываете ваши предложения, и подкреплённых в это время другими сведениями, полученными его величеством об этом молодом человеке. Всё доказывает, к несчастию, что он слишком проникся вредными началами, так пагубно выразившимися при первом вступлении его на общественное поприще. Вы убедитесь в этом из приложенного при сём письма [78] Имеется в виду письмо Пушкина Кюхельбекеру об «афеизме». , его величество поручил переслать его вам… Вследствие этого его величество, в видах законного наказания, приказал мне исключить его из списков чиновников министерства иностранных дел за дурное поведение; впрочем, его величество не соглашается оставить его совершенно без надзора на том основании, что, пользуясь своим независимым положением, он будет, без сомнения, всё более и более распространять те вредные идеи, которых он держится, и вынудит начальство употребить против него самые строгие меры. Чтобы отдалить по возможности такие последствия, император думает, что в этом случае нельзя ограничиться только его отставкою, но находит необходимым удалить его в имение родителей, в Псковскую губернию, под надзор местного начальства. Ваше сиятельство не замедлит сообщить г. Пушкину это решение, которое он должен выполнить в точности, и отправить его без отлагательства в Псков, снабдив прогонными деньгами».

На другой день — 12 июля Нессельроде препроводил копию этого предписания в Ригу, генерал-губернатору маркизу Ф. О. Паулуччи, извещая, что Пушкина «его величество положил сослать в Псковскую губернию, вверяя вашим, господин маркиз, неусыпным заботам и надзору местных властей». Паулуччи, получив извещение Нессельроде, сразу же послал (с приложением копии его) предписание о Пушкине гражданскому губернатору Б. А. Адеркасу.

Ничего не подозревая об уготованной ему участи, Пушкин, как бы ни обернулось дело с отставкой, о которой он сам просил, рассчитывал остаться в Одессе и всецело посвятить себя литературным занятиям. Известие о новой, ещё более тягостной ссылке застало его врасплох и на время лишило душевного равновесия. По словам приехавшей тогда в Одессу Веры Фёдоровны Вяземской, «когда была решена его высылка из Одессы, он прибежал впопыхах с дачи Воронцовых, весь растерянный, без шляпы и перчаток, так что за ними послали человека» [79] Б[артенев] П. Из рассказов князя Петра Андреевича и княгини Веры Фёдоровны Вяземских.— Русский архив, 1888, кн. II, № 7, с. 306. .

24 июля Воронцов из Симферополя предписал одесскому градоначальнику графу Гурьеву объявить Пушкину решение царя и взять у него подписку о немедленном выезде и точном следовании по предписанному маршруту, без каких-либо остановок по пути к Пскову. Если Пушкин такую подписку даст, разрешить ему ехать одному. В противном случае отправить его с надёжным чиновником.

29 июля Гурьев уже доносил Воронцову: «Вследствие повеления вашего сиятельства о коллежском секретаре Пушкине, имею честь донести: высочайшая государя императора воля о нём мною лично ему объявлена. Он дал поднесённую при сём подписку и завтрашний день отправляется отсюда в город Псков по данному от меня маршруту через Николаев, Елизаветград, Кременчуг, Чернигов и Витебск. На прогоны к месту назначения по числу вёрст 1621 на три лошади выдано ему денег 389 р. 4 коп.».

Подписка, «поднесённая» Пушкину, была следующего содержания: «Нижеподписавшийся сим обязывается по данному от г. одесского градоначальника маршруту без замедления отправиться из Одессы к месту назначения в губернский город Псков, не останавливаясь нигде на пути по своему произволу, а по прибытии в Псков явиться лично к г. гражданскому губернатору. Одесса, [июля] 29 дня 1824».

Через день, 31 июля 1824 года, Пушкин со своим верным дядькой Никитой Тимофеевичем, который был при нём все годы южной ссылки, в той же родительской коляске, в которой отправлялись они из Петербурга, выехал из Одессы по назначенному маршруту и 9 августа был уже в Михайловском.

В нарушение предписания в Псков к гражданскому губернатору не стал заезжать.

Через две недели после высылки Пушкина из Одессы П. А. Вяземский писал из Москвы А. И. Тургеневу: «Последнее письмо жены моей наполнено сетованиями о жребии несчастного Пушкина. От неё он отправился в ссылку; она оплакивает его как брата. Они до сих пор не знают причин его несчастья. Как можно такими крутыми мерами поддразнивать и вызывать отчаяние человека! Кто творец этого бесчеловечного убийства? Или не убийство заточить пылкого кипучего юношу в деревне русской? Правительство верно было обольщено ложными сплетнями. Да и что такое за наказание за вины, которые не подходят ни под какое право? Неужели в столицах нет людей более виновных Пушкина? Столько вижу из них обрызганных грязью и кровью! А тут за необдуманное слово, за неосторожный стих предают человека на жертву. Это напоминает мне басню „Мор зверей“. Только там глупость в виде быка платит за чужие грехи, а здесь — ум и дарование. Да и постигают ли те, которые вовлекли власть в эту меру, что есть ссылка в деревню на Руси? Должно точно быть богатырём духовным, чтобы устоять против этой пытки. Страшусь за Пушкина» [80] Остафьевский архив кн. Вяземских, т. 3. Спб., 1903, с. 73—75. .