Аркадий Гордин - Пушкин в Михайловском

Что касается графа Нулина, множество типичных для него черт содержится в приведённых выше выразительных характеристиках, которые дают современники новоржевскому соседу Пушкиных Ивану Матвеевичу Рокотову. Не лишён «нулинских» черт и А. Н. Вульф. Рассказывая в дневнике 6 февраля 1829 года о своём очередном мимолётном увлечении, на этот раз — молоденькой поповной, он замечает, что «сделал посещение ей в роде гр. Нулина»…

Многие другие страницы дневника Вульфа, превосходно знавшего псковские помещичьи нравы, могут также служить убедительным комментарием к «Графу Нулину».

Однако картинами усадебной жизни, столь небывало достоверными, реальными, мастерски написанными, не исчерпывается смысл «Графа Нулина».

В наброске предполагавшегося предисловия к поэме Пушкин рассказал, как зародился её замысел и как она была написана.

«В конце 1825 года,— рассказывает поэт,— находился я в деревне. Перечитывая „Лукрецию“, довольно слабую поэму Шекспира, я подумал: что если б Лукреции пришла в голову мысль дать пощёчину Тарквинию? быть может, это охладило б его предприимчивость, и он со стыдом принуждён был отступить? Лукреция б не зарезалась, Публикола [237] Публикола ошибочно назван вместо Коллатина, мужа Лукреции. не взбесился бы, Брут не изгнал бы царей, и мир и история мира были бы не те.

Итак, республикою, консулами, диктаторами, Катонами, Кесарем мы обязаны соблазнительному происшествию, подобному тому, которое случилось недавно в моём соседстве, в Новоржевском уезде.

Мысль пародировать историю и Шекспира мне представилась, я не мог воспротивиться двойному искушению и в два утра написал эту повесть».

Этот весьма важный документ позволяет восстановить историю создания и понять глубинный смысл пушкинской повести.

Конец 1825 года. Пушкин «пишет и размышляет». Предметы его творчества и размышлений — современность и история. Впервые поднявшись до подлинной историчности, распространив исторический взгляд не только на прошлое, но и на настоящее, он утверждает в литературе принципы реализма. В своих исканиях и размышлениях обращается к опыту писателей-современников и корифеев прошлого, особенно Шекспира — великого психолога и реалиста, «отца всей новой литературы» И вот, читая и перечитывая Шекспира, Пушкин остановил своё внимание на поэме «Лукреция». Далеко не лучшее произведение гениального драматурга, поэма эта тем не менее теперь, в конце 1825 года, привлекла внимание Пушкина. Это вполне понятно. Его привлёк сюжет из истории Древнего Рима и то, как этот сюжет трактован Шекспиром. Пушкин не мог согласиться с тем объяснением исторических событий как цепи случайностей, тем слепым преклонением перед силой случая, которые настойчиво утверждаются в «Лукреции». Коварный Тарквиний совершает насилие над Лукрецией; гордая, целомудренная матрона, не перенеся бесчестья, закалывается; её муж Коллатин, узнав о случившемся, в бешенстве решается на страшную месть, и в результате следует ряд событий, якобы изменивших ход мировой истории. Случайное происшествие определило судьбы народов мира. Шекспир так и говорит:

Не мог Пушкин не увидеть и того, что Шекспир здесь повторяет заблуждения писателей древности. Поэт достаточно хорошо знал историю Рима, сочинения Тита Ливия, Овидия, Тацита. «Анналы» Тацита читал в Михайловском летом 1825 года и делал на них свои замечания.

Вопрос о случайном и закономерном в историческом процессе был настолько актуальным, принципиально важным для Пушкина, ошибочность воззрений автора «Лукреции» была так очевидна, что он не мог остаться равнодушным. Появилась настоятельная потребность возразить на эти наивные взгляды, показать всю их несостоятельность.

Так была подготовлена почва для появления стихотворной повести, высмеивающей наивную веру в то, что пустой случай может стать причиной событий, от которых зависят судьбы народов, решительно отвергающей внеисторический подход к общественным явлениям.

И вот в это время сама жизнь подсказала Пушкину сюжет для такой повести, определивший её форму и характерные особенности. На память ему пришёл слышанный незадолго перед тем, вероятно от кого-то из соседей рассказ о происшествии, случившемся в одном из близлежащих поместий, в Новоржевском уезде. «Соблазнительное происшествие» это по общей ситуации было совершенно подобно изложенному Шекспиром в легенде о Лукреции и Тарквинии. Но «герои» были не римские матроны и полководцы, а типичные русские уездные помещики 1820-х годов, люди самые ничтожные, лишённые каких-либо высоких порывов и менее всего добродетельные, да и развязка, что весьма существенно, была иной, соответственно духу времени. Сопоставление старой наивной легенды и подлинного современного происшествия невольно наводило на мысль о пародии. Пушкин нашёл то, что ему было нужно. Пародия — вот что более всего соответствовало его намерениям. Она давала ему возможность решить сразу две задачи: во-первых, пародировать несостоятельные взгляды на общественное развитие как результат простых случайностей, перенеся ситуацию из Древнего Рима в русскую действительность начала XIX века, превратив трагедию в бытовой анекдот, где конфликт разрешается пощёчиной, а гнев оскорблённого мужа сливается с весёлым смехом молодого соседа, и, во-вторых, на пустяковом эпизоде из жизни одного помещичьего семейства, на образах людей самых ничтожных, картинах природы самых «низких» со всей решительностью декларировать новые реалистические принципы искусства, дать наглядный урок своим литературным противникам.

В форме пародийной, полемической стихотворной повести, пронизанной от начала до конца едкой иронией, это можно было сделать успешнее, убедительнее, чем в какой-либо иной форме. Пушкин не преминул воспользоваться представившейся возможностью и написал «Графа Нулина».

Напечатанная сначала в альманахе Дельвига «Северные цветы» на 1828 год, затем в том же году вышедшая отдельным изданием, повесть предстала перед читателями как остроумная весёлая шутка, колкая, но не злая картинка поместного быта. Сам «высочайший цензор» Николай I, как писал Пушкину Бенкендорф, «Графа Нулина… изволил прочесть с большим удовольствием», предложив лишь изменить, как недостаточно целомудренные, два стиха: «Порою с барином шалит» и «Коснуться хочет одеяла», да вместо слова «урыльник» начертал «будильник».

Скрытый подтекст, «второй план», столь важный для Пушкина и наложивший особую печать на всё повествование по существу замечен не был. Первоначально дав своей поэме название «Новый Тарквиний», поэт затем от него отказался. Лишь два стиха («К Лукреции Тарквиний новый» и «Она Тарквинию с размаха») как бы намекают на существующую связь между малозначительным весёлым происшествием из помещичьего быта, описанным ироническим пером русского поэта в 1825 году, и происшествиями, далеко не весёлыми, бывшими предметом описания историков и поэтов древности, а затем английского поэта в году 1593-м.