Аркадий Гордин - Пушкин в Михайловском

Это было написано в феврале. А летом того же 1826 года до петербургской полиции дошли слухи, привезённые из той же Псковской губернии, что проживающий там стихотворец Пушкин «возбуждает к вольности крестьян».

Первоисточником слухов, по данным петербургской полиции, был приезжавший в начале июня в столицу отставной генерал-майор П. С. Пущин, новоржевский помещик, владелец села Жадрицы.

С генералом П. С. Пущиным Пушкин поддерживал приятельские отношения на юге, в Кишинёве, где тот командовал бригадой в дивизии М. Ф. Орлова, был членом тайного общества, главой масонской ложи «Овидий». В январе 1826 года Пушкин писал Жуковскому: «В Кишинёве я был дружен с майором Раевским, с генералом Пущиным и Орловым».

Вынужденный выйти в отставку в связи с разгромом Кишинёвской управы тайного общества, уехав из Кишинёва, П. С. Пущин жил сперва в Одессе, а с лета 1824 года поселился в своём родовом имении Жадрицы. После отъезда из Кишинёва к деятельности тайного общества отношения не имел, к следствию не привлекался, арестован не был.

Как же объяснить, что бывший приятель стал распространителем злобных слухов?

Неприязненное отношение П. С. Пущина к Пушкину шло, очевидно, ещё с кишинёвских времён и объяснялось тем, что Пушкин, несмотря на своё приятельство с генералом, по свидетельству другого кишинёвского приятеля — И. П. Липранди, «неоднократно подсмеивался над ним». В то время П. С. Пущин постоянно посещал дом своего начальника генерала М. Ф. Орлова, где собирались кишинёвские вольнодумцы,— он был одним из них. Злоязычный и благонамеренный Ф. Ф. Вигель, описывая в своих мемуарах кружок М. Ф. Орлова, называет таких его членов, как капитан К. А. Охотников и майор В. Ф. Раевский,— людей решительных, убеждённых, революционно настроенных, «изуверами» и «демагогами». О генерале же Пущине говорит, как о «домашнем приятеле» хозяина дома, человеке, который «не имел никакого мнения, а приставал всегда к господствующему». «Никогда, бывало, ничего умного не услышишь от него, никогда ничего глупого он не скажет» [260] Пушкин. Письма. Под редакцией и с примечаниями Б. Л. Модзалевского, т. 2. М.— Л., 1928, с. 132. . Ещё один кишинёвский приятель Пушкина В. П. Горчаков характеризует генерала Пущина как человека образованного, любезного и обязательного в обращении. Создаётся впечатление, что П. С. Пущин был светским человеком, приятным в обществе, умеренным либералом, революционность которого носила весьма поверхностный характер и не шла дальше застольных разговоров. Вигелю, при всей злобности и пристрастности его характеристик, нельзя отказать в наблюдательности и уме.

Пушкин, со свойственной ему проницательностью, не мог не подметить особенностей характера П. С. Пущина и не принимал его всерьёз ни как революционера, ни как масона-просветителя. Отсюда и иронически-шутливое послание к нему, написанное с нарочитым пафосом:

Уподобить П. С. Пущина одному из двух руководителей недавней испанской революции, известному тогда революционеру Квироге, можно было лишь в шутку, если не в насмешку. И это послание, и постоянное подшучивание Пушкина над генералом вполне могли послужить поводом для обиды, недоброжелательства. И когда по Псковской губернии, как видно из доноса Висковатого, поползли среди помещиков нелепые слухи, дошли они и до Жадриц. А их владелец, изрядно вструхнувший после декабрьских событий, приехав в Петербург, пересказал эти слухи петербургским знакомым (именно слухи, ибо предположения о личном общении его с Пушкиным неосновательны). Те передали дальше. Поскольку же повсюду имелись «уши» — дошло и до полиции, затем, по инстанциям, до самого царя.

Царь отнёсся к услышанному с полным вниманием.

Ещё в мае он издал манифест, в котором говорилось, что в стране распространились слухи, будто бы правительство собирается освободить помещичьих крестьян от крепостной зависимости, а для казённых крестьян отменить платежи. Манифест объявлял эти слухи ложными и под страхом сурового наказания повелевал крестьянам повиноваться помещикам и властям, а распространителей слухов предлагалось незамедлительно предавать суду. Незадолго до этого псковский губернатор разослал по уездам секретный циркуляр, в котором говорилось, что до него дошли известия о распространении в губернии «неблагонамеренными и неблагомыслящими» людьми слухов о вольности крестьян, а также сведения о неповиновении крепостных своим помещикам. Губернатор предписывал полиции ловить распространителей слухов и сурово подавлять малейшие признаки крестьянских волнений. А сами помещики должны были следить за всеми посторонними людьми, которые появляются в их владениях.

Для беспокойства властей были серьёзные основания.

С весны 1826 года по всей России начались крестьянские возмущения. Особенно неспокойно было в губерниях, примыкавших к столице. Архивные документы рассказывают о двадцати крестьянских возмущениях в Порховском, Новоржевском, Опочецком и других уездах Псковской губернии. Волнения случались и в непосредственной близости от Михайловского.

Крестьяне отправляли к царю ходоков с жалобами на помещиков, отказывались работать на барщине, прогоняли управителей.

Вот что писал в челобитной Николаю псковский помещик А. И. Ноинский: «После происшествия, случившегося в половине декабря прошедшего года в здешней столице, неблагонамеренные распустили и между крестьянами разные ложные слухи, которые достигли и моего имения. Несколько крестьян буйного нрава и приобыкшие к своевольству, злобствуя на вочтинное управление, коего надзором они тяготятся, распустили по вотчине разные нелепые и возмутительные толки, а между прочим и то, что стоит только подать вашему величеству жалобу на помещика, и они будут вольными. В результате уже не только никто почти не повинуется приказаниям конторы, не вносят ни оброка, ни барщины, ни казённые подати, но многие угрожают буйством, которое, конечно, последует, если не приняты будут скорые и решительные со стороны правительства меры».

Опасения Ноинского подтвердились. Дело дошло до того, что крестьяне толпами двинулись к помещичьей конторе, намереваясь разбить её и выгнать управляющего. Прибывшему на место с командой солдат заседателю земского суда пришлось запросить у начальства подмоги — крестьян в имении было более трёх тысяч. Губернатор Адеркас лично выехал к месту происшествия. Николай I отправил своего уполномоченного полковника Германа. Последовали «сражения» с крестьянами, затем — телесные наказания, тюрьма, каторга, казни.