Аркадий Гордин - Пушкин в Михайловском

19 августа Языков послал Пушкину письмо, которым надеялся начать их регулярную переписку. В письме находилось и стихотворное послание, начинавшееся словами:

и аполог «Удел Гения», истинный смысл которого разгадать нетрудно:

Ответом на это письмо явилось послание Пушкина, датированное 28 августа:

Ещё раньше дружеским общением с Языковым, вероятно, было вызвано незаконченное стихотворение:

Список стихотворения «Не вы ль, убранство наших дней…» хранился в Тригорском. По-видимому, его привёз из Дерпта Алексей Вульф.

Хранился в Тригорском и альбом, подаренный Прасковье Александровне её двоюродным братом Сергеем Муравьёвым-Апостолом, членом тайного Южного общества, «главным зачинщиком» восстания Черниговского полка. В альбоме была его запись: «Я… не жажду смерти и не страшусь её… Когда она явится, я буду готов встретить её» (оригинал по-французски). Вряд ли этой записи не знал Пушкин.

В семье Осиповых-Вульф не могли оставаться равнодушными к тому, что происходило в то время в Петербурге, к судьбе Муравьёва и его товарищей.

Проводив Языкова, Пушкин остался наедине со своими тревогами и размышлениями. Прошло уже более месяца как он подал прошение «на высочайшее имя», а ответа всё не было. Незадолго до того сообщал Вяземскому: «…я уже писал царю, тотчас по окончанию следствия, заключая прошение точно твоими словами. Жду ответа, но плохо надеюсь».

Ответа ещё не было, да и быть не могло, по той простой причине, что прошение по-прежнему лежало у губернатора. В ведомостях, посылаемых Паулуччи о лицах, состоящих под надзором полиции, Адеркас аттестовал поэта вполне положительно. Так, 10 апреля 1826 года доносил, что «коллежский секретарь Александр Пушкин ведёт себя очень хорошо, занимается сочинениями» [254] Документы Дела прибалтийского генерал-губернатора о Пушкине опубликованы Н. О. Лернером: Из неизданных материалов для биографии Пушкина.— Русская старина, 1908, октябрь, с. 109—118. Подлинное дело — ИРЛИ, ф. 244, оп. 16, ед. хр. 144. . Но опыт полицейской службы заставлял его действовать как можно более осмотрительно, чтобы не попасть впросак. Когда закончилось следствие и Пушкина не привлекли, губернатор принял решение. Но, поскольку и в ходе суда могло всплыть нечто до Пушкина касающееся, не торопился.

Когда же кончился суд и Пушкин, по всей видимости, остался в стороне, Адеркас решил, что можно больше не ждать. 19 июля он отдал распоряжение инспектору врачебной управы В. И. Всеволодову осмотреть поэта на предмет выдачи ему врачебного свидетельства, что тот и сделал, проявив при этом редкую доброжелательность.

В свидетельстве говорилось: «По предложению его превосходительства господина Псковского гражданского губернатора и кавалера за № 5497, свидетельствован был во Псковской врачебной управе г. коллежский секретарь Александр Сергеев сын Пушкин. При сём оказалось, что он действительно имеет на нижних оконечностях, а в особенности на правой голени повсеместное расширение кровевозвратных жил… От чего г. коллежский секретарь Пушкин затруднён в движении вообще. Во удостоверение сего и дано сие свидетельство из Псковской врачебной управы за надлежащим подписом и с приложением её печати.

Июля 19-го 1826 года.

Инспектор Врачебной управы В. Всеволодов» [255] Несколько слов о Пушкине.— Псковские губернские ведомости, 1868, № 10. .

В тот же день прошение Пушкина с его подпиской о неучастии в тайных обществах и врачебным свидетельством Адеркас направил в Ригу Паулуччи при соответствующем рапорте.

30 июля генерал-губернатор маркиз Паулуччи отправил прошение Пушкина, свидетельство о болезни и подписку в Петербург министру иностранных дел Нессельроде, сопроводив их письмом, в котором было сказано: «Выключенный из службы коллежский секретарь Александр Пушкин, высланный по распоряжению г. Новороссийского генерал-губернатора из Одессы в Псковскую губернию, и о подвержении коего надзору Псковского губернского начальства, ваше сиятельство сообщить мне изволили в отношении от 12-го июля прошлого 1824 г. высочайшую волю блаженной памяти государя императора Александра Павловича, поданным ныне к псковскому гражданскому губернатору на высочайшее имя прошением, при коем представил свидетельство Псковской врачебной управы о болезненном состоянии и подписку о непринадлежности его к тайным обществам, просит дозволения ехать в Москву или С.-Петербург или же в чужие края для излечения болезни. Усматривая из представленных ко мне ведомостей о состоящих под надзором полиции, проживающих в вверенных Главному управлению моему губерниях, что упомянутый Пушкин ведёт себя хорошо, я побуждаюсь в уважение приносимого им раскаяния и обязательства никогда не противоречить своими мнениями общепринятому порядку, препроводить при сём означенное прошение с приложениями к вашему сиятельству, полагая мнением не позволять Пушкину выезда за границу и покорнейше вас, милостивый государь мой, прося повергнуть оное на всемилостивейшее его императорского величества воззрение и о последующем почтить меня уведомлением вашим» [256] Лернер Н. О. Из неизданных материалов для биографии Пушкина.— Русская старина, 1908, октябрь, с. 116. .

Судьбу Пушкина решали цари.

«Молодой царь», тридцатилетний Николай Павлович, сам допрашивавший арестованных по делу 14 декабря и неоднократно слышавший от них имя Пушкина, с первых дней своего царствования держал поэта в поле зрения, проявляя к нему и ко всему, до него касающемуся, особый интерес. Свидетельство тому — «дело Плетнёва».

В самом начале апреля 1826 года дежурный генерал Главного штаба А. Н. Потапов, отвечая на запрос начальника Главного штаба генерала И. И. Дибича, письменно докладывал: «Поэма Пушкина „Цыганы“ куплена книгопродавцем Иваном Слёниным, и рукопись отослана теперь обратно сочинителю для каких-то перемен. Печататься она будет нынешним летом в типографии министра просвещения. Комиссионером Пушкина по сему предмету надворный советник Плетнёв, учитель истории в Военно-сиротском доме, что за Обуховским мостом, и там живущий. О трагедии „Борис Годунов“ неизвестно, когда выйдет в свет».