Ольга Эдельман - Легенды и мифы Советского Союза

Народное мышление, как и советская пропаганда, воспринимало заграницу как иной мир, тридевятое царство, настоящий Тот Свет. Что там в точности — не знал никто, ходили только разнообразные, смутные и противоречивые слухи. Через десятые руки передавались рассказы путешественников. По официальной версии, там было плохо. Капитализм был нашим антагонистом, у нас равенство — у них неравенство, у них безработица — у нас такой беды гарантировано нет, у них бедные голодают — у нас растет благосостояние народа, у них негров линчуют — у нас дружба народов, у нас, в отличие от них, демократия подлинная, и так далее. Предполагалось, что у нас лучше все, поэтому в сталинское время сажали людей, в войну побывавших в Европе и рассказывавших, что там лучше дороги, и что там все едят белый хлеб (для советского человека признак зажиточности!). Вспомним также и столь сильное в конце 1940-х годов стремление доказать отечественные приоритеты во всем. Здесь трудно удержаться и не привести замечательный пример. В 1953 г. в Калуге был осужден школьный учитель, который во время урока в 6 классе, посвященном строению дождевого червя, «уделил слишком большое внимание английскому ученому Дарвину, и о наших ученых упомянул только вскользь, этим самым умалял значение достижений наших ученых» [6].

Тот Свет есть Тот Свет, контакты с ним чреваты неведомыми опасностями и требуют многих предосторожностей, надзор за соблюдением которых был одной из функций специальной жреческой касты — Коммунистической Партии. Всех выпускаемых Заграницу тщательнейшим образом проверяли. Рациональному разуму никогда не понять, почему нельзя отправить в загранкомандировку человека, изменившего жене, или на которого накатали коммунальную кляузу соседи. Но жрецы-то знали, что Там лишь кристально чистый человек упасется сам и не навлечет беды на Родину. Те же предосторожности, естественно, касались и приезжавших иностранцев. Во-первых, они ни в коем случае не должны были заметить у нас каких-нибудь недостатков. Во-вторых, следовало ограждать от них советских людей.

Эти меры на сознательном уровне восприятия объяснялись опасением шпионажа и стремлением создать для заграничной аудитории положительный образ Советского Союза. Вторая задача целиком в рамках мифа: трудящиеся всего мира должны знать, что их надежды связаны с социализмом, видеть в нем идеал, уповать на его пришествие. Вне коммунистической эсхатологии это лишено смысла. В рамках реальной внешнеполитической пропаганды тоже. К тому, как выглядел СССР с точки зрения западного наблюдателя, информация об отвратительном борще, отведанном каким-то туристом в уличной забегаловке, или о дырах в асфальте на трассе между городами Золотого кольца, вряд ли что добавляла. Ужас советского функционера при мысли: «Вдруг узнают на Западе!» имел чисто мистическую природу. Равно как и противоположное стремление недовольных режимом людей поведать Западу про наши беды.

Истерия шпиономании являлась одной из разновидностей паники перед мыслью о том, что Враг так или иначе мог ЗАПОЛЗТИ к нам. Можно назвать целый ряд родственных явлений. Фантасмагорические обвинения в шпионаже, замыслах терактов и прочего в ходе массовых репрессий не подвергались проверке простым здравым смыслом именно из-за мистического характера Врага, так или иначе связанного с Тем Светом капитализма. Разве же можно предвидеть, что Он надумает, коварный, ползучий, неуловимый; то ли мост обрушить, то ли колодцы отравить на погибель советским людям. По тем же причинам казались потенциально опасными все граждане, так или иначе имевшие контакты с Заграницей (анкетные пункты о родственниках за границей, пребывании на оккупированной территории), предков из нетрудящихся сословий, репрессированных родственников. Все это запросто могло оказаться родом союза с Нечистым, околдованностью: «А вдруг его Там завербовали!». Инакомыслие также было видом Пособничества Врагу и потому столь жестоко преследовалось. Существовала «атмосфера общественной нетерпимости», порожденной подсознательным страхом. Для сравнения отметим, что когда в середине 1950-х власти испытали очередной приступ усиления борьбы с хищениями государственного и общественного имущества и поставили на вид правоохранительным органам явные провалы в этом деле, те в ответ пожаловались на главное препятствие в их доблестной работе: отсутствие как раз этой «общественной нетерпимости» к данному явлению. Расхитители народного достояния были понятными, своими, суеверного страха не вызывали и потому не мешали обывателям. При том что последние как раз вполне ощутимо и повседневно страдали от обмеривания, обвешивания, разворовывания товаров из ТОРГов и прочего, а антисоветчики им ничего плохого не делали.

Люди, которые из собственного житейского опыта заключали, что советская жизнь не так уж благополучна, тем не менее оставались в плену дуалистического восприятия и дефицита информации о внешнем мире, устойчивые стереотипы мышления не разрушались, а только меняли знак. Данный пропагандой миф вывертывался наизнанку. Раз официальная пропаганда утверждала, что в СССР хорошо, а за границей — плохо, а на самом деле мы видим, что в СССР плохо, то отсюда следовали два варианта суждений: либо можно было считать, что за границей хорошо, т. е. СССР является средоточием зла, а капитализм — добра, в этом случае Космос и Хаос как бы менялись местами и можно было утверждать, что на Западе все устроено правильно и люди благоденствуют, а у нас — бардак (хаос); либо, сохраняя негативную оценку капиталистического мира, можно было обвинять коммунистов в том, что они уподобляются Врагу и ничуть его не лучше. Летом 1953 г. вызванный в суд по делу о краже человек, прежде судимый, явился туда пьяным, нарушал порядок, а когда конвой надел на него наручники, стал кричать, что они с ним обращаются хуже фашистов, что они купили наручники в 1945 г. в Америке за золото, чтобы надевать их на советских граждан, что если они освободят по амнистии всех заключенных, то те поднимутся против советской власти и перевешают всех судей и прокуроров [7]. В документах прокурорского надзора зафиксировано огромное количество высказываний, «восхваляющих жизнь в капиталистических странах», что безусловно квалифицировалось как антисоветское преступление. На самом деле нет никакого противоречия между хулой и восхвалением зарубежья. Это ведь Тот Свет, Тридевятое царство Кащея Бессмертного, там можно вовсе пропасть, а можно добыть несметные богатства и Василису Премудрую в жены, не говоря уж о всяких там волшебных колечках и скатертях-самобранках. Рисуемые в разговорах картины чужой жизни часто носили фантастический, сказочный характер: «В Америке представители интеллигенции пешком не ходят, ездят на машине, а в случае, если будут ходить пешком, то в таких случаях они вешают на ноги спидометры, ведут учет пути, который они прошли пешком, и за это получают зарплату» [8]; в Америке не осуждают более чем на два года, у них безработные живут лучше, чем у нас рабочие, и т. д. Мечта о бегстве за границу была сказочной, как поход Ивана-царевича. Можно, пожалуй, говорить о подспудном убеждении, что Там — страна исполнения желаний (если уцелеешь). Несколько армянских подростков, из неблагополучных семей, плохо учившихся (одного из них выгнали из школы за неуспеваемость) попытались угнать в Ереване самолет и улететь за границу. Они объяснили свой поступок тем, что Там смогли бы стать теми, кем хотели — один музыкантом, другой киноартистом [9]. Надо сказать, что в формировании сказочного образа закордонного мира участвовали и передачи западных радиостанций, которые, как явствует из дел об осуждениях по политическим статьям, слушали огромные массы советских граждан. Содержание передач внушало уверенность, что Там понимают всю лживость официальных советских заявлений о мнимом благоденствии страны, глубоко сочувствуют подданным коммунистического режима и готовы прийти к ним на помощь. Поэтому, убежав из страны, надо было первым делом выступить с обличением советских порядков, и тогда Тридевятое царство обернется благоприятной стороной. Очень распространенным явлением среди советских заключенных (в том числе и даже по преимуществу уголовников) было писание жалоб на то, что их несправедливо осудили, в американское посольство и лично президенту США, а также и главам других стран. Да и прочие граждане не прочь были написать господину президенту о своей тяжелой жизни, после чего уже получали и законную возможность писать упомянутые жалобы. Вряд ли они всерьез верили, что это улучшит их положение, но потребность писать все же ощущали.