Октавиуш Юревич - Андроник I Комнин

«Такие свойства тела и духа властителя кажутся внушающими опасение, потому что по природе вещей они угрожают его собственной власти» [169] Nik. 135,9; Два неопубликованных фрагмента Никиты Хониата, фрагм. II, с. 316; Mich. Akom. I, 165. .

Когда Мануил взошел на византийский престол (08.04.1143), обстановка при императорском дворе радикально изменилась. Мрачная атмосфера набожности, которая с давних времен царила при отцовском дворе, не нравилась юному василевсу и его сверстникам [170] Ф. Успенский. Богословское и философское движение, с. 102–159. . Он перенес свою резиденцию из древнего Константиновского дворца, который называли также Вуколеонским или Священным дворцом, в новый дворец, который был возведен в бухте Золотой Рог. Из дворца Влахерн, который возвышался над городом, открывался чудесный вид на обширные поля и море. Виднеющиеся вдалеке ипподром и Св. София дополняли ландшафт императорского архитектурного сооружения. Вокруг него возник новый городской квартал, где размещались великолепные дворцы родовитых князей, духовенства и светских сановников. Несравненная роскошь Влахерна производила на иноземцев чрезвычайно сильное впечатление огромной власти Его Величества Императора, которую он принял непосредственно от императора Рима [171] Odo de Diogilio: Migne, PL 185 bis, 1218 C; 1221 B; 1227 C. Ex Odonis libro de via Sancti Sepulchri MGH SS XXVI, C. 66,21; 67,36 и др; A. Dandalus. Chronicon Venetum, Muratori, XII, 328-29; R. Janin. Constantinopole byzantin, p. 126–128. . Вуколеон, к которому даже прислуга относилась пренебрежительно, отныне стал крепостной тюрьмой для политических врагов Мануила, чью судьбу должен был разделить и Андроник.

Новая императорская резиденция создавала надлежащий фон для молодого императора. Мануил, сын венгерской принцессы, был окружен своими братьями, кузенами, домашней и сторонней молодежью. Он чувствовал себя рыцарем по призванию. Ему импонировали турниры, которые устраивались на западный манер, он даже допускал, чтобы в его общество входило большое количество латинян, и подражал им в их одежде и образе жизни [172] Ch. Diehl. La société, p. 23–41; G. Ostrogorsky. Das byzantische Kaiserreich, S. 466; N. Jorga. Histoire de la vie byzantine, p. 1–38; M. Belin. Histoire de la Latinité, p. 1–43. . Военные игры в пределах дворцовой территории или охота в окрестных лесах заполняли свободные от государственных забот часы досуга, восточные увеселения вытеснялись из дворца завезенными с Запада забавами. Игра в мяч, поло, была любимым занятием придворных. Однако превыше всего был Эрос. Традиционные нравы двора благоприятствовали любовным утехам, тем более что Мануил сам давал к тому наилучший пример. В вихре любовного ослепления он имел множество разнообразных романов с красивейшими дамами двора. Хотя он взял в жены Берту-Ирину, он и дальше поддерживал интимные отношения со своей очаровательной племянницей Феодорой, которую он — к возмущению общества — осыпал богатыми дарами, когда она родила ему сына [173] Nik. 266-18. . При дворе с упорством насаждались астрология, хиромантия, кледономантия и леканомантия [174] Nik. 441,4; 192,13. , к которым византийские умы были не менее восприимчивы, чем к религиозному мистицизму или возрождающемуся неоплатонизму. Сам Мануил написал трактат в защиту астрологии [175] C. Neumann. Griechische Gesichtsschreiber, S. 647: Ch. Diehl. La société, p. 42, 58–74. .

Все это свидетельствует о слабости тогдашней Церкви. Духовенство, в большинстве своем аморальное, потеряло свой авторитет, и патриархи становились постепенно инструментом в руках императора, что, впрочем, отвечало последовательному стремлению династии Комнинов ввести тотальный цезарепапизм [176] G. Seidler, Soziale Ideen in Byzanz, S. 42–56; L. Oeconomos. La vie religieuse, p. 103–125. . Мануил I выказал полную готовность к самостоятельному управлению Империей. Честолюбивый юноша намеревался продолжить дело своего отца. Но не только это. Он решил даже вернуть Империи потерянные в течение столетий страны. Его великодержавная политика была направлена главным образом против западных государств, что, как мы уже говорили, нанесло Византийской империи невосполнимый ущерб на Востоке [177] F. Ouspenski. La politique orientale de Manuel Comnène: Comptesrendus de la Société Palestinienne Russe XXIX (1926); P. Lamma. Comneni e Straufer, II, p. 123 и далее. Ch. Diehl. L’Europe Orientale, p. 47, 50. . Господство Мануила началось под знамением войн на восточных границах Империи. В первом военном походе 1143 года его сопровождал Андроник. Мануил опасался оставлять Андроника в столице, чтобы не ввести его в искушение произвести государственный переворот, потому что, как сказал хронист, страсть к владычеству была унаследована Андроником от отца [178] Nik. 363, 10–11. . Мануил всегда подозревал своего двоюродного брата, а с другой стороны, он хотел использовать его при штабе своей армии. Когда император Мануил, после панихиды по своему умершему отцу и урегулирования дел в Антиохии, в первый год своего правления выступил против турок [179] Nik. 68,1. , Андроник покинул дворец во Вланге, роскошной части города в Элевферийской гавани [180] Nik. 170,22. , и присоединился к императорской свите.

Греческая армия прошла через Киликию и Верхнюю Фригию. Дорога была опасной. Андроник вместе с Феодором Дасиотой отправился на охоту. Когда они отдалились от главной дороги, то были захвачены турецким отрядом и препровождены к Масуду, султану Икония [181] Nik. 68,10. . Военное положение не позволило императору непосредственно прийти на помощь своему двоюродному брату. Ему удалось освободить его, и даже без выкупа, но только где-то в конце 1143 года [182] F. Chalandon. Les Comnène, II, p. 198–199. .

Другое сообщение о походе против турок делает Киннам, который в своем творчестве в целом уделил Андронику гораздо больше места, чем он сделал это в сохранившейся эпитоме. Свидетельством интереса к Андронику мог бы служить рассказ хрониста, который не был замечен автором позднейшей эпитомы, οΰ πολύν έν τοίς έμπροσθεν έποιησάμεθα λόγον [183] Kinn. 61,4; 124,5. . Когда греческая армия подошла к красивейшей местности у излучины ручья, Мануил вынужден был дать бой отряду турок, за ходом которого он наблюдал с возвышенности. Довольно скоро он решил вмешаться в бой лично, чтобы принять команду над дальнейшим ходом столкновения. Когда он увидел, что его конь захромал, он бросился к Андронику, как это сделал уже однажды его отец, и принудил того передать ему своего скакуна. Мануил безапелляционно торопил Андроника, и тот уступил своего коня императору [184] Kinn. 61,6. , а сам пересел на другого и ринулся в гущу сражения. Однако он не смог многого добиться. Ему удалось только вернуть в лагерь многих разбежавшихся лошадей. В течение восьми лет отношения между обоими двоюродными братьями оставались чрезвычайно корректными. Мануил освободил Андроника из турецкого плена, присматривал за ним во время упомянутой схватки с врагом. Мы не знаем, каким званием был наделен тогда Андроник. Хроники ничего об этом не говорят и только наделяют Андроника прозвищем έξάδελψος — шестиматочный, — как его популярно было называть, или более элегантным αύτανέψιος — двоюродный [185] Eust. 381,16. , и напрямую добавляют также «будущий тиран». Благодаря этому обстоятельству его легко отличить от другого Андроника из рода Комнинов. Кодин называл даже Андроника протосевастор и протовестарий, но он спутал его с Алексеем [186] F. Cognasso. Partiti politici, p. 231. . Андроник мечтал в то время только об одном почетном титуле, что он и дал понять позже при более благоприятных обстоятельствах [187] Kinn. 126,6. .