Александр Музафаров - Евпатий Коловрат. Последний герой Древней Руси

Вполне возможно, что и Юрий Ингваревич также стремился обеспечить передачу рязанского стола своему сыну Федору и заранее готовил к этому подданных. Перенесение в удел сына чудотворной византийской иконы сопровождалось визитом в Красный и князя Юрия Ингваревича, и рязанского епископа Ефросина Святогорца, то есть было не только религиозным, но и политическим событием.

В этом же аспекте интересно рассмотреть вопрос и о женитьбе князя Федора Юрьевича. «Повесть» сообщает нам следующее: «Спустя немного лет князь Федор Юрьевич сочетался браком, взяв супругу из царского рода именем Евпраксию. И вскоре и сына родил именем Ивана Постника».

В отечественной исторической науке и особенно в исторической публицистике сложилась традиция считать супругу князя Федора Евпраксию гречанкой, возможно, византийской принцессой. Основанием для этого служит одна-единственная фраза в источнике — «из царского рода». Царями в древне-русской летописной традиции называли только византийских императоров.

Нам известно несколько подобных браков. Помимо князя Владимира, Крестителя Руси, на византийских принцессах были женаты его внук князь Всеволод Ярославич (отец Владимира Мономаха), его правнук Олег Святославич, прозванный Гориславичем (правда, потомства от этого брака не было), и его праправнук князь Юрий Долгорукий (от этого брака родился Всеволод Большое Гнездо). В этом списке перед нами исключительно великие князья всея Руси или претенденты на этот титул. Удельный князь маленького городка на Осетре, пусть и собирающийся в будущем занять рязанский стол, — не самая подходящая по знатности кандидатура. Заключая браки с русскими князьями, императоры ромеев одновременно заключали с ними же и военно-политические союзы. Княжество Рязанское при всей удали своих дружин и князей вряд ли могло оказать хоть какую-то помощь Византии. Да ведь и Византии тогда не было! Были три империи, отчаянно боровшиеся друг с другом. Но даже в этой ситуации придворные хронисты не теряли из виду судьбы императорских дочерей — они все известны историкам. В интересующее нас время нет никаких сведений о браках с русскими князьями, да и имя Евпраксия не встречается.

Впрочем, автор «Повести» не написал «царевна», а применил более обтекаемую формулировку — «из царского рода». Как известно, в Византийской империи правило, сменяя друг друга, несколько императорских династий. Поэтому для русских князей представительницей «царского рода» могла быть любая знатная гречанка, которая на родине о столь высоком титуле и не помышляла. Вполне возможно, что визит князя Юрия в Красный после перенесения иконы сопровождался не только храмостроительством, но и консультациями относительно выбора невесты для сына. Несколько лет с момента перенесения иконы до женитьбы князя Федора — вполне достаточный срок для проведения переговоров и доставки невесты из Причерноморья в рязанские земли.

Женитьба на представительнице рода византийских государей должна была еще более укрепить положение князя Федора как наследника рязанского престола. Далеко не все в Рязанском княжестве были довольны таким поворотом событий, что и сказалось впоследствии.

Связь Рязанского княжества с византийскими государствами подтверждают и данные археологии. В ходе раскопок в Старой Рязани среди печатей конца XII века была обнаружена и византийская, с изображением композиции Успения [45] Даркевич В. П., Борисевич Г. В. Древняя столица Рязанской земли. М.: Кругъ, 1995. С. 49–50. .

Таким образом, в «Повести о Николе Заразском» описываются реально существовавшие контакты Рязанского княжества и византийских государств. И именно в этом источнике мы встречаем единственное упоминание о человеке с именем Евпатий, которое употребляется только в Северном Причерноморье, то есть на землях, принадлежавших в то время Трапезундской империи. Можно предположить, что появление в Рязани Евпатия связано с историей перенесения иконы Николы Заразского и женитьбой князя Федора. В пользу греческого происхождения Евпатия говорит и сохранившееся в одном из списков «Повести» упоминание его отчества — Львович. Имя Лев, весьма популярное среди византийской знати (одних императоров с таким именем было шесть), на Руси встречалось довольно редко. Конечно, возможно, что отчество возникло в списке (к тому же довольно позднем) под влиянием фантазии переписчика, но даже если и так, то он чем-то руководствовался, выбирая именно это имя. Не сведениями ли о византийском происхождении героя?

Обратим внимание на то, что автор «Повести» титулует Евпатия как «вельможу рязанского». Слово «вельможа» в древнерусском языке имело примерно то же значение, что и сейчас, и обозначало знатного, приближенного к власти человека. Однако и тогда оно являлось не титулом, не званием, а скорее определением. Почему автор именно так назвал своего героя? Кстати, историки, говоря о подвиге Евпатия, часто именуют его или боярином, или воеводой. Но первый из этих титулов имеет весьма конкретное содержание, а у нас нет информации о том, что Евпатий был боярином рязанских князей. Воеводой его, безусловно, можно назвать, так как это слово может употребляться в значении «полководец», но в Древней Руси оно имело и более конкретное значение — название должности, и опять у нас нет никаких сведений о том, что Евпатий эту должность занимал.

Надо также отметить, что для средневекового человека титулы и звания не были пустым звуком, а имели огромное значение, определяя место человека и его потомков в социальной структуре общества. Как раз во время создания «Повести» в XVI веке вопрос о титулах и званиях приобрел огромное значение ввиду утверждения системы местничества. Почему же автор произведения назвал Евпатия предельно неконкретным титулом — «вельможа рязанский»?

Возможно, что автор счел слово «вельможа» наиболее подходящим с фонетической или литературной точки зрения. Этот аспект имел большое значение при написании «Повести», недаром исследователи отмечают ее высокие литературные достоинства, особенно сюжета, посвященного Евпатию. В пользу этой версии говорит другой пример этого слова в тексте — в эпизоде переговоров князя Федора Юрьевича с Батыем о его супруге рассказывает «по зависти» «некто из вельмож рязанских».

С другой стороны, употребление термина «вельможа» может быть объяснено тем, что автор сам оставался в неведении относительно реального звания своего героя. Ведь он писал через триста лет после событий, и сведения до него дошли самые отрывочные. Свойственная XVI веку строгость в терминологии не позволили ему фантазировать, а потому он и использовал слово, не имеющее конкретного наполнения.