Петр Карышковский - Восстание Спартака

Несмотря на немногочисленность своих сил, консулы перешли к решительным действиям. Прежде всего один из них, Геллий, командовавший в начале похода обоими легионами, уничтожил в Апулии, у горы Гаргана, отделившуюся часть повстанцев во главе с Криксом. Германцы и другие рабы, находившиеся в этом отряде, сопротивлялись отчаянно и мужественно, но были разбиты. Сам Крикс и две трети его воинов нашли смерть в этом сражении. Однако в остальном война велась неудачно для римлян. Спартак с основными силами отходил по отрогам Апеннинских гор на север, прокладывая себе путь в долину реки По и дальше к снежным вершинам Альп. Геллий и Лентулл решили окружить его войско. Для этого Лентулл двинулся быстрым маршем вслед за Спартаком, обогнал его и преградил дальнейший путь. С юга в это время приближался Геллий.

Не в первый раз было Спартаку принимать ответственные решения. Он понимал, что в случае осуществления римских планов его отрядам придётся биться на два фронта. Чтобы избежать этого, Спартак оторвался от преследующих его войск и где-то в Апеннинских горах обрушился на преградившего ему дорогу Лентулла, который укрепился на возвышенности. В жестокой битве римляне окружили воинов Спартака, но он сумел направить всю силу удара в одно место и разбил отряды помощников консула. В руки восставших попал весь римский обоз. Для отдыха не было времени — уже приближалась армия Геллия. Спартак повернулся против него, разгромил его легионы в открытом сражении и, почтив память погибшего Крикса гладиаторским сражением, в котором принуждены были биться 300 пленных римлян, снова двинул свои победоносные войска на север.

Но на пути к свободе было ещё одно препятствие. Наместник Цизальпийской Галлии (так называлась у римлян Северная Италия — долина реки По, населённая галльскими племенами) Кассий встретил армию Спартака у города Мутины. У римского полководца было около 10 тысяч свежих солдат, но он не выдержал натиска спартаковцев и, потерпев поражение и потеряв много людей, с трудом спасся от гибели.

Уничтожение обоих консульских легионов и захват укреплённого лагеря Кассия были крупными победами. Они открывали, наконец, свободный путь за Альпы. Но вместе с тем они настолько укрепили уверенность рабов в своих силах,что сторонников ухода из Италии становилось всё меньше. Тем настойчивее раздавались голоса тех, кто требовал похода на Рим. Разве не настал час, чтобы гордая столица стала добычей вчерашних рабов? Разве не переполнена кровью и слезами всякая мера терпения? И, кроме того, как оставить в неволе тысячи других, кому ещё не посчастливилось найти себе место в рядах восставших? В рабах заговорило великое чувство классовой солидарности. Нет, они не согласны покинуть в тюрьмах и застенках, на полях и в рудниках тысячи своих братьев! И зачем теперь, после побед над обоими консулами, подобно жалким беглецам, уходить из страны, обильно политой их потом и кровью? И неизвестно ещё, что ждёт их дома. А ведь предстоят огромные опасности и лишения долгого пути... Кто может поручиться, что живы родители, что дети, оставленные в колыбели, счастливо избежали смерти или плена и узнают своих отцов, что жёны не погибли в нужде или не отыскали себе новых мужей? Нет, пусть Спартак ведёт их на Рим; и горе Риму!

При таком настроении большинства войска можно было принять лишь одно решение, и Спартак повернул на юг. Для успеха задуманного дела важны были внезапность и стремительность нападения. Спартак приказал сжечь всё лишнее, уничтожить ненужный скот, пожертвовать пленными. Стодвадцатитысячное войско быстро двигалось на юг. Воинов было достаточно, и Спартак не брал тех, кто не влился в ряды восставших рабов в то время, когда против них действовали оба консула, а теперь, прослышав о цели похода, готовы были присоединиться к повстанцам в надежде на добычу.

Римские консулы ещё не были уничтожены. Они соединили остатки своих легионов и пытались остановить грозный поход в Пиценуме. Но что могло противостоять энтузиазму и натиску тысяч людей, воодушевлённых мыслью о возмездии, ставшем целью их стремлений? Римские войска потерпели тяжёлое поражение и обратились в бегство. Сенат приказал консулам прекратить военные действия. В Риме не на шутку опасались, что вся эта масса окрылённых победами над прославленными легионами, закалённых в боях, ожесточённых перенесёнными страданиями, неукротимых в своей ненависти людей устремится к столице. При выборах должностных лиц на следующий год многие боялись выставлять свои кандидатуры. В конце концов претором был избран Марк Красс, видный сулланец, один из самых богатых рабовладельцев Рима. К этому времени спартаковцы, отбросив по пути отряд претора Манлия, уже прошли через Самний и вышли к границам Лукания. Было неясно, собирается ли Спартак идти на Рим, и Красс двинул свои легионы в Пицентийскую область, прикрыв путь к столице.

Но Спартак обманул ожидания врагов; он не пошёл на Рим. Несмотря на победы над консулами, он не верил в возможность захвата Рима: ни один город Италии не перешёл на сторону рабов. Да и что было делать даже стотысячному войску рабов с Римом, число жителей которого приближалось, быть может, к миллиону? Трезвый ум Спартака не допускал бессмысленного риска тысячами жизней, тысячами людей, которые выдвинули его, верили ему, шли за ним на смерть. И у него уже сложился новый, ещё более глубокий и величественный план дальнейших действий. Ключ к победе над Римом не находится в здании сената, и сила римлян не в том, что они владеют семью холмами над Тибром. Если уж речь идёт не о том, чтобы вернуть рабов к их давно утраченным очагам, если принять к сердцу интересы не только фракийцев и галлов, товарищей по школе Батиата, но всех тысяч рабов, если вести борьбу со всем Римом, со всем рабовладельческим миром, построенным на крови и слезах, на угнетении и эксплуатации, то выход может быть только в одном, и только одно даёт право мужественно смотреть в будущее и надеяться на победу своего справедливого дела: надо, не ограничиваясь Италией, распространить восстание на провинции, освободить и присоединить к борьбе всех рабов, где бы они ни томились — в рудниках Испании или на полях Африки, в мастерских Греции или в сицилийских каменоломнях. И начинать надо с ближайшего, с наиболее достижимого. Поэтому путь ведёт отныне не к стенам Рима и не к северным хребтам, отделяющим Италию от остального мира, а к неширокому проливу, за которым лежит Сицилия. Именно там, где ещё живы в сердцах невольников воспоминания о славном царстве восставших рабов, можно будет найти поддержку, укрепиться и подготовить силы для новых боёв, которые будут упорнее и значительнее прежних.