Иван Лучицкий - Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

В 1563 и 1564 гг. правительство должно было принять решительные меры против распространения брошюр и афиш, в которых обнаружились со страшною силою фанатизм и нетерпимость, и которые подбрасывались даже в комнаты короля и его матери. «Если вы не прогоните от себя всех папистов, — писал неизвестный автор в одном из таких подметных писем, — то мы убьем и вас (королеву-мать) и вашего д’ Обеспина [474] Mss. de Béthune, coté 8765, fol. 75 // Capefigue J-B.-H.-R. Histoire de la Réforme, de la Ligue et du règne de Henri IV. T. 1—VIII. P., 1834–1835. T. II. P. 334. . В армии религиозное влияние сохраняло силу, церковная дисциплина продолжает действовать, а для солдат и «пионеров реформатской церкви» сочиняются еще молитвы [475] Одна из таких молитв была издана в 1568 г. в Рошели (ibid. Р. 363). . Напротив, после 1568 г. такие события, как Michelade , встречаются реже и совершаются в незначительных размерах, а о брошюрах с религиозным содержанием нет и помину. Религиозный фанатизм в прежнем смысле остается принадлежностью одних пасторов, миряне хотя и стремятся « chaser tous ces papaux » [476] Oeuvres du Seigneur de Brantôme. T. IX: Les vies des dames illustres françoises et étrangères. La Haye, 1743. P. 274. , но не заявляют уже ничего подобного прежним тенденциям: они более заняты политическими вопросами.

С каждым годом становится все заметнее перемена в настроении гугенотов. Новая война, начатая в 1569 г., обязана своим возникновением гораздо более политическим причинам, чем религиозным. Ее начинает дворянство, вожди которого должны были спасаться в Рошель от убийц, подосланных властью; ее поддерживают города, данные гугенотам как places de sûreté , и поддерживают главным образом потому, что обязательство сдать их власти нарушает их привилегии, в силу которых королевские гарнизоны не могут вступать в город и занимать его цитадели.

Такое изменение было вполне естественно. Роль религиозного влияния как главного двигателя или, правильнее, учителя борьбы, была покончена, так как и знать, и города обнаружили уже в достаточной степени свои способности к борьбе с властью. Доктрина о сопротивлении, проповедуемая церковью, успела пустить глубокие корни: гугеноты уже дважды брались за оружие против власти. Далее, пасторы провели до конца доктрину Кальвина о сопротивлении власти. Еще в 1566 г. в одном памфлете, приписываемом пастору Розье, доказывалось, что «позволительно убить короля или королеву, сопротивляющихся реформе» [477] «Il est licite de tuer un roy ou une royne qui s’opposent à la reformation de l’Evangile». — Capefigue J-B.-H.-R. Histoire de la Réforme, de la Ligue et du règne de Henri IV. T. II. P. 334. . А кальвинисты стали все более и более убеждаться, что не одни только Гизы — главные виновники злоупотреблений и преследований, что король и особенно королева-мать также стремятся к уничтожению кальвинистов.

Действительно, чем сильнее разгоралась война, тем яснее выступали на сцену чисто политические интересы, проявлявшиеся вначале как стремление получить доступ ко двору и захватить в свои руки управление страною, тем все больше и больше привлекала она недовольных в ряды гугенотской партии. Им мало было дела до того, одержит или не одержит верх кальвинизм как религия, будут или не будут ограждены личности пасторов. Они присоединялись к кальвинистам и вели борьбу с правительством или потому, что их постигла неудача при дворе, или вследствие соперничества с каким-либо сильным представителем знати вроде Гизов, или, наконец, в силу стремления поддержать права знати вообще. С другой стороны, и в среде тех, кто искренно защищал дело кальвинизма, кому были дороги его успехи, начинали высказываться иные стремления, чисто политические, все более и более проявлявшиеся наружу. Проповедь кальвинизма о сопротивлении королю в области религии, агитация, производимая пасторами в пользу вооруженного восстания, подготовили умы к расширению сферы сопротивления, и знать, как и горожане, стали, хотя еще слабо и нерешительно, высказывать несколько иные наклонности. Упорство, с каким власть поддерживала католическую партию и папизм, все более и более отчуждали гугенотов от короля и ослабляли в них чувство уважения к власти. Были уже и такие личности, преимущественно из среды знати, которые желали избрать королем принца Конде и даже выбили в его честь медаль с надписью: Le roi des fidellesi [478] См. описание медали в кн.: Mémoires de l’Académie des inscriptions. P., 1751. T. XVII. P. 107. .

Они не без основания рассчитывали, что со вступлением его на престол их заветные желания будут исполнены, их старые права и привилегии будут восстановлены во всей полноте. Правда, таких было еще немного: большинство все еще продолжало относиться с доверием к королю, который дал гугенотам и знати такие широкие гарантии в своем эдикте, изданном в Сен-Жермене; но уже одно существование такого меньшинства показывает, какое направление начинает приобретать силу в среде партии.

Что изменение было, что оно усиливалось все более и более, — лучшим доказательством тому служит тот факт, что то единодушие, какое существовало между пасторами и мирянами, стало ослабевать, а пасторы начали резче и резче нападать на упадок дисциплины в среде деятелей кальвинистской партии.

Ослабление религиозного духа бросалось в глаза даже иностранцам. «Вначале война возникла в интересе и под предлогом религии — теперь очень мало говорят о религии, которая играет второстепенную роль, имя гугенотов превратилось в название недовольных, а борьба идет не из-за религии, а из-за bien public , как во времена Людовика XI» [479] См. донесенение венецианского посла Дж. Микиеле в кн.: Relations des ambassadeurs vénitiens… T. II. P. 226. . Так писал в своем донесении Микиеле, венецианский посол. Его отчет относится к 1575 г. Но уже гораздо раньше гугенотские пасторы подметили возникновение равнодушия к религии у деятелей партии. Еще задолго до 1572 г. один пастор открыто обличал знать в том, что она имеет ввиду лишь удовлетворение своего честолюбия, а не торжество религии [480] Haag E. La France protestante. T. IV. P. 433. . Другие раскрывали в подробности дурное состояние дел. В первую войну гугеноты уподоблялись ангелам, во вторую обратились в людей, в третью сделались олицетворенными дьяволами — вот что стали говорить теперь о гугенотах. И это было вполне верное замечание. По словам пасторов, упадок дисциплины, ослабление религиозной нетерпимости становятся с каждым годом виднее и заметнее. «Состояние гугенотов, — говорил один из них, — сильно изменилось: нет более прежних нравов, многие питают мало любви к религии» [481] Mémoires de l’estât. T. I. P. 265. . «Между многими из верных, — писал другой пастор, — развилась такая свобода слова, что нельзя найти различие между папистами и ими» [482] Serres J. de. Commentarium de statu religionis et reipublicae in regno Galliae. Vol. I–II. S. 1., 1577–1589. Vol. I. Lib. I. Cap. X. P. 20. . «Совесть многих начала отступать от правил» [483] Les consciences en plusieurs commencoyent à se detracquer // Isambert A. Recueil général… T. XIII. P. 417. . Знать стала менять религию: из католицизма переходить в кальвинизм и обратно, смотря по тому, что выгоднее. И число этих «религиозных гермафродитов», как их удачно назвала Жанна д’Альбре [484] Castelnau M. de. Mémoires // Collection Michaud. T. IX. P. 859. , увеличивалось все более и более. Влиять на них пасторам было крайне трудно. Если они не могли справиться с принцем, «вечно целовавшим свою любимицу» ( mignonne [485] Oeuvres du Seigneur de Brantôme. T. IX. Contenant les vies des dames illustres françoises et étrangères. La Haye, 1743. T. IX. P. 254. ) и все-таки заявлявшим свою преданность делу религии, то с новыми деятелями справиться было еще труднее.