Владимир Петрухин - Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры

Летописец говорит о княжении «рода» легендарных братьев у полян, не поминая, однако, никаких князей в эпизоде, связанном с хазарской данью, — по смерти братьев поляне были обижены соседями. Последнее свидетельство не случайно, ибо та же ПВЛ, рассказывая о походе Аскольда и Дира, именуемых боярами призванного в Новгород Рюрика, свидетельствует, что на вопрос варягов: «Чей се градок?» поляне ответили: «Была суть 3 братья, Кий, Щекъ, Хоривъ, иже сделаша градоко сь, и изгибоша, и мы сҍдим, родъ ихъ, платяче дань козаромъ» (ПВЛ. С. 13). Аскольд и Дир остались в этом «выморочном» городе и «начаста владети польскою землею» как князья [63].

Далее происходит известная коллизия, «легитимистские» основания которой очевидны в ПВЛ и неясны в НПЛ: законные наследники Рюрика Олег и Игорь (или один Игорь — в НПЛ) являются из Новгорода в Киев и убивают Аскольда и Дира как узурпаторов, не принадлежащих княжескому роду. Стремление усмотреть вторичность текста ПВЛ по отношению к тексту НПЛ, якобы в большей мере отражающему некий Начальный свод, безосновательны по той причине, что оба эти текста «вторичны». Так, фраза НПЛ «рече Игорь ко Асколду: «вы неста князя, ни роду княжа, нь аз есмь князь, и мне достоить княжити»» — свидетельствует не о том, что в первоначальном тексте один Игорь противостоял одному Аскольду, а о том, что новгородец переиначил текст, известный по ПВЛ, где Олег, как представитель княжеского рода, обращается к двум узурпаторам; об этом свидетельствует двойственное число — «вы нҍста князя» (НПЛ. С. 107) [64].

Историческая же реальность (точнее, реалии) являет себя там, где она подлежит «коллективной проверке»: это традиционная для ранних летописных текстов этиологическая концовка, призванная подтвердить достоверность описываемых событий (вспомним о городище Киевец и о самих киевских урочищах). «И убиша Асколда и Дира… и погребоша и на горҍ, еже ся ныне зоветь Угорьское, кде ныне Олъмин двор; на той могиле поставил Олъма церковь святаго Николу; а Дирова могила за святою Ориною» (ПВЛ. С. 14). Могилы Аскольда и Дира, в отличие от могил легендарных Кия, Щека и Хорива, были хорошо известны в Киеве, во всяком случае, еще в эпоху составления Начального свода. Поляне — «кыяне», не принимавшие участия в призвании варяжских князей по новгородскому обычаю, помнили о курганах Аскольда и Дира как о могилах своих князей; для бесписьменного периода характерна такая фольклорная память (Рогов 1988; Петрухин 2008).

Значение этих данных не было оценено, в частности, в текстологических штудиях А. А. Шахматова: исследователь исключил из своей реконструкции Древнейшего киевского свода упоминание конкретных «адресов» этих киевских урочищ — Аскольдовой и Дировой могил (Шахматов 2002. С. 362). Между тем именно информация, которую содержала историческая память о княжеских могилах, позволяет понять те проблемы, с которыми столкнулись первые русские летописцы при воссоздании самого темного периода начальной русской истории — периода вокняжения первых князей.

Фольклорная «генеалогическая» память материализовалась, воплотилась в топонимии, в урочищах. Наследники Олега и Игоря должны были передать летописцам легенду о призвании варягов — легитимных князей во главе с Рюриком, но в эпоху составления первых сводов в Киеве еще помнили о курганах Аскольда и Дира, урочищах, где они располагались (недаром НПЛ и ПВЛ приводят их точные координаты). И киевляне знали, что то были могилы древних князей (ср.: Ловмяньский 1985. С. 143).

Кем бы ни были Аскольд и Дир — варяжскими князьями, обосновавшимися на Среднем Днепре до призвания Рюрика, или боярами новгородского князя (ср. в главе VIII.2), киевским князьям и киевскому летописцу (НПЛ вообще не интересовало происхождение Аскольда и Дира) важно было продемонстрировать легитимность правления династии Рюриковичей в Киеве. Для этого необходимо было превратить фольклорную фигуру основателя города Кия в первого князя, не оставившего наследников, и поместить рассказ о нем в предысторическую хронографическую часть летописи.

В новгородской версии киевская легенда связана не с дунайской прародиной славян, рассказ о которой был изъят вместе с космографическим введением, а со временем призвания варягов — то есть с началом истории Новгорода, ибо «Новгородская волость» была прежде киевской, как сказано во введении к НПЛ. Отсюда несообразность и сбивчивость первой статьи НПЛ (6362 г.): главка «Начало русской земли» предваряет там киевскую легенду о братьях Кие, Щеке и Хориве, где о Русской земле ничего не говорится, сама же легенда вводится лишенной смысла библейской фразой «живя-ху кождо родом своим» и т. д., вырванной из контекста космографического введения ПВЛ. Поход руси на Царьград никак не увязывается ни с Киевом, ни с Аскольдом и Диром, хотя и разрывает рассказ о киевской предыстории — предшествует повествованию о смерти Кия и хазарской дани с полян (ср.: Шахматов 2002. С. 83–84; Творогов 1975. С. 71) (рассказ о походе руси заимствован из Хронографа по Великому изложению).

М. Н. Тихомиров специально обратил внимание на несообразность текста в этой вставке (Тихомиров 1979. С. 52–53): поход руси отнесен ко времени Михаила III и его матери Ирины, в то время как матерью императора была Феодора, которая действительно возвестила «поклоняние иконам» (конец иконоборческого периода), о чем сообщает НПЛ. Тихомиров предположил, что имя Михаила появилось во вставке в результате работы компилятора, первоначально же речь шла об Ирине (видимо, матери Константина VI, также императрице-иконопочитательнице, но правившей после 780 г.). Это предположение Тихомиров обосновывал не текстологически, а исходя из исторического, точнее — предысторического контекста киевской легенды: ведь Кий должен был править во времена начальной славянской истории, в эпоху расселения с Дуная. В новгородской же редакции получалось, что он жил во времена призвания варягов в середине IX в. Если так, то новгородский «компилятор» действительно в своей конструкции ориентировался на киевскую легенду ПВЛ, повествующую о древнем князе Кие, и сама конструкция не может относиться к гипотетическому Начальному своду.

Далее в НПЛ говорится о призвании в Новгород варяжских князей и, наконец, о Русской земле, что прозвалась «от варягов». Эта фраза из ПВЛ в новгородской летописи также лишена смысла, ибо русь включалась в число варяжских народов в изъятом новгородцем космографическом введении. Текст НПЛ об Аскольде и Дире очевидно отсылает к тексту ПВЛ, где Аскольд и Дир «придоста» в Киев из Новгорода по пути из варяг в греки. Но новгородцу требовалось развести новгородскую и киевскую историю, о чем он заявлял во введении к летописи, противопоставляя Новгородскую волость Киевской. Этот текст НПЛ не раз использовали сторонники исконной династии «Киевичей», к которой приписывали варягов Аскольда и Дира (начиная с польского хрониста XV в. Яна Длугоша).