Владимир Петрухин - Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры

Б. А. Рыбаков переименовал древности антов в «древности русов», даже произвел само имя анты от имени венеты, измыслив в духе народной этимологии «диалектную» форму вянты: вятичи тоже становились «видоизменением общеславянского наименования «венеты»» (Рыбаков 1953), и простор для конструкций праславянской и особенно древнейшей русской истории открывался от Дуная до Оки.

В 1960-е гг. к этой конструкции Б. А. Рыбакова присоединился П. Н. Третьяков (Третьяков 1968), который отнес к племени русов (вспомнив росомонов и роксоланов) древности волынцевской культуры в Левобережье Среднего Днепра, считая свойственный этой культуре обряд трупосожжения славянским. Правда, ознакомившись со сходной обрядностью носителей салтовской культуры Хазарского каганата, Третьяков отказался от «преждевременного вывода» (Третьяков 1970. С. 108–109). Уже в 1990-е гг. традицию поисков славянской руси в Приднепровье продолжил В. В. Седов, который свободно перемещал древнейшую русь от Дуная и Верхнего Поднепровья до Поволжья (!) в «антском» ареале, установив исторический рубеж для этих миграций уже в Левобережье Днепра, где этот ученый искал «Росский каганат» IX в. (см. далее о «Русском каганате»).

Поскольку все эти построения никак не соотносятся со всем, что известно о древнейшей руси, то летопись игнорируется — и воспроизводится (без ссылки на не вполне авторитетных для официозной историографии средневековых и «несоветских» предшественников Д. И. Иловайского, Г. В. Вернадского и др.) сарматская этимология имени русь/рос. Благо, сарматы (аланы) продолжали жить в Восточной Европе и в средние века. Сарматский компонент характерен и для черняховской культуры — здесь и усматривается начало воздействия иранской традиции на праславян (ср.: Рыбаков 1982. С. 86; Седов 2002. С. 189 и сл.). Но, несмотря на многолетние усилия, обнаружить преемственность между черняховской культурой III–IV вв., «древностями антов» и достоверно славянскими культурами VI–VII вв. не удается.

Б. А. Рыбаков применял для характеристики «древностей антов» термин «дружинная культура», и эту характеристику, несмотря на отсутствие в кладах оружия, можно считать справедливой: клады содержали вещи, отражающие воздействие разноэтничных традиций — готской, аварской, византийской. Основой связей, которые объединяли «древности антов», были не племенные кровно-родственные узы, а межэтнические отношения, свойственные культуре эпохи Великого переселения народов. Те же связи характеризуют и культуру немногочисленных поселений, увязываемых с древностями антов, прежде всего — Пастырского городища (производственного центра, расположенного в лесостепи вне зоны славянского расселения — Приходнюк 2005. С. 98; ср. главу X.1).

Воссоздать социальный строй и дружинные отношения у носителей «древностей антов» сложно: неясен исторический и археологический контекст, в котором формировались «клады». Ф. Курта (2008) обратил внимание на специфическую связь евразийских погребальных комплексов и «кладов» с мужским и женским (детским) инвентарем в VI–VII вв., в том числе — на женские погребения с оружием, выделив «гендерную», но не этническую составляющую в развитии евразийской элиты.

Современная историография подчеркивает особую роль воинской (дружинной) элиты в формировании этнических — надплеменных связей, в формировании собственно «народов» (см. из отечественных работ на эту тему — Сванидзе 1995). Вероятно, такую роль на юго-востоке Восточной Европы играли и анты, но анты не оставили своего имени в истории, в отличие от руси. Их имя исчезает (после 612 г. — Свод, т. 1. С. 260) с истреблением элиты, после разгрома антов аварами [74].

Уже в 1955 г. Г. Ф. Корзухина показала, что клады с древностями антов были зарыты не в результате победоносных походов славян на Дунай, а в периоды угрозы, которая исходила от степняков (Корзухина 1955), в конечном для «древностей антов» итоге — от хазар (от хазар погибло и поселение на Пастырском). Однако первыми, с кем пришлось столкнуться населению Восточной Европы VI в. вслед за гуннами, были болгары. «Столкновение» не сводилось к конфликтам: в главе I мы видели, что гунны, склавины и анты вместе атаковали дунайскую границу Византии.

В Причерноморье в VI–VII вв. сложилась пеньковская культура, достигающая лесостепной полосы Среднего Поднепровья; на ее поселениях, наряду с характерными квадратными в плане славянскими полуземлянками с печами, обнаруживаются юртообразные круглые в плане жилища с очагами — свидетельство присутствия носителей кочевнических традиций (ср.: Флёров 1996. С. 33–35; Горюнов 1981. С. 81–82; Рашев 2000. С. 48–52). М. И. Артамонов склонен был считать пеньковскую культуру болгарской, как и культуры VII–VIII вв. Среднего Поднепровья (Артамонов 2002. С. 515 и сл.). «Великая Болгария» византийских источников занимала в построениях Артамонова историческое пространство между Боспором (Таманским полуостровом) и Паннонией, захваченной аварами. Славяне, как он считал, не могли продвигаться к Днепру навстречу номадам. Ныне ситуация выглядит иначе: участие славян в сложении пеньковской и других культур Поднепровья в VI–IX вв. общепризнано (ср.: Горюнов 1981; Гавритухин, Обломский 1996. С. 140 и сл.).

При этом комплексы («клады»), превосходившие прочие богатством и размерами, в том числе знаменитый Перещепинский клад (который Рыбаков и др. стремились приписать славянам/антам — русам), комплекс у Вознесенки были определены как тюркские — хазарские. Кроме того, как показал А. К. Амброз (1982) и другие исследователи (Айбабин 1985; Рашев 2000. С. 37–48), в лесостепной и степной зоне, в том числе в Поднепровье, в VII — начале VIII в. формируется целая иерархия погребальных памятников, включающая как перечисленные поминальные комплексы, принадлежавшие высшей тюркской кочевой знати, вероятно, самим каганам, так и могилы «военных вождей разных рангов» (Ясиново, Келегеи, Новые Сенжары, Тополи и др.). Специальный интерес представляет аналогичный комплекс — «могила всадника» — у села Арцыбашева в Верхнем Подонье, ареале, примыкающем к земле вятичей (Монгайт 1961. С. 80–85; см. о характерном для этих комплексов оружии — палашах: Атавин 1996).

Анты, которых еще Иордан помещал между Днестром и Днепром, традиционно считались предками восточной ветви славянства. А. А. Шахматов называл их предками «русского племени», имея в виду под «русскими» все славянские племена Восточной Европы, а не «русь» в узком смысле и, конечно, не предков одних украинцев (к чему склонялись Л. Нидерле и М. С. Грушевский — см. Шахматов 1919. С. 10–12). Хотя известия об антах исчезают из источников с начала VII в. (см. Свод, т. 1. С. 262; т. II: 43, 63), древности VI–VII вв., обнаруженные в лесостепной зоне, включающей Среднее Поднепровье, как уже говорилось, были названы А. А. Спицыным (1928) «древностями антов», а нынешними исследователями относятся к так называемой пеньковской культуре, также приписываемой антам.