Коллектив авторов - Незримый фронт Отечества. 1917–2017 [Книга 1]

Криво усмехнувшись, Копалов сжал свои тонкие губы, пригладил темную шевелюру:

— Главное, пусть люди смотрят, чтобы в бою или после боя не подкинули в наши порядки блох от собаки Канариса [47] Канарис — начальник разведки и контрразведки верховного командования гитлеровской армии. . Тут такое смешение языцев, дивизий, полков, бригад, батальонов, что сам черт кочергой не отделит своего от чужого. А ты обязан! Понял, «крокист»? Пусть глядят в оба, кого отправляют на переправу. Фрицы фигурально взяли моду забрасывать своих под видом раненых. И вообще, там поменьше миндальничай. Нас сюда прислали не дипломатов из себя корчить. Трусам, изменникам — никакой пощады! Слышишь?

— Слышу, — вяло ответил политрук и с сомнением добавил, — откуда им тут взяться, изменникам-то? Во-первых, я видел, как сюда рвались. Все как один. Хотя знали — здесь не сладко. А во-вторых, наша дивизия-то НКВД — все коммунисты, чекисты…

— Вон как ты распелся, — не дав закончить, вскипел Копалов, — «во-вторых, во-первых»! Ты это, пока не поздно, выбрось! Заруби-ка себе «в-третьих», что, будь все так, как ты болтаешь, на хрена ты и я нужны были бы здесь?! А вот прислали, да предупредили о высокой большевистской бдительности… Что-то ты мне, парень, не нравишься. Вот еще фигура! Давно в органах?

— Около года.

— А самому сколько?

— Уже двадцать два.

— Оно и видно. Сосунок, кругом! — сопроводил этот не лестный отзыв матом начальник особдива. — И как тебя только уже сумели в шестое назначить? Хотя ведь ты шестерка и есть, — расхохотался, довольный своим каламбуром. Но видя, что его собеседник, покраснев от гнева, хочет ему выпалить что-то не менее колкое и оскорбительное, Копалов, примирительно толкнув в плечо нового подчиненного, угрюмо выдавил: — Видишь, чего здесь делается? Камни и те снарядами перетирают в дресву, а ты: «все коммунисты», «все чекисты», «насквозь проверенные»… А ты знаешь, что к нам напихали и каких-то пожарников, и курсантов-ветеринаров? Им до кубиков на петлицы оставалось всего полгода, а сюда — рядовыми бойцами. Думаешь, у всех «настроение — китайская чайница»? И все на правый берег положили хрест? Вон вчера мы одного шлепнули: из воронки фигурально выставил свою лапу, чтобы снайпер врезал. Или, думаешь, не найдется такой, что, наклав в штаны, поползет к фашистам с розовеньким пропуском в зубах? Гляди, сколько тут накидано этого бумажного дерьма. Так вот, как тебя?.. Белозеров? Я тебе сразу говорю, Белозеров. Случится такое в твоем полку — не пеняй — самого расстреляю. Постановление с ходу вынесу. Понял, обидчивый товарищ?! — И, не ожидая ответа, уже спокойно добавил, — меня, когда понадоблюсь, будешь искать на участке восьмой переправы и здесь в отделе. Своего блиндажа, — развел руками, — пока по бедности не имеем.

Командир полка майор Кириллов встретил Белозерова в блиндаже. Буднично, понимающе кивнул — мол, прибыл и прибыл, садись, слушай, мотай на ус. Политрук сел на ржавую бочку, врытую в землю. Обсуждали обстановку.

Переправа унесла не менее пятой части боевых штыков. У других было даже хуже. Во вчерашних атаках по изрытому минами полю на деревню Арбузово без поддержки артиллерии, вернее, с нескорректированным огнем с правого берега, полк не досчитался половины состава. Снаряды ложились довольно густо, но не на огневые противника, а где-то рядом.

Говорили, что немцам удалось, перед самым нашим ударом, разрушить трубу бумкомбината в Невской Дубровке, откуда велась корректировка огня. У полка и артиллерии, да и минометов — раз-два и обчелся. Орудия, уцелевшие при переправе, не успевают выкатить на позицию, как их накрывают немецкие батареи, ведущие огонь из-за узкоколейки.

— Так точно, понял вас, товарищ первый, — докладывал в трубку майор. — Соберу лишь половину вилок. Ножи, которые взяли с собой, пока все целы. Прошу подбросить хоть немного самоваров и с поварами. Да угольки-то есть — осталось и у нас и у соседа слева. Товарищ первый, не могу без самоваров. Дайте еще хотя бы десяток. Слушаю. Понял вас…

Кириллов устало опустил трубку. У его ног, около стола, сколоченного из четырех досок, от взрывов покачивалась лужа воды.

Бледное осунувшееся лицо майора как-то не вязалось с тяжеловатой, крепко сбитой фигурой, затянутой в сержевую гимнастерку почему-то не с полевыми, а с темно-малиновыми петлицами. Эмаль одной из «шпал» на левой петлице была чем-то сбита, и комполка, повернувшись влево, становился майором, а при повороте в правую сторон в полусумраке блиндажа казался меньше на звание. На гимнастерку был натянут толстый шерстяной джемпер.

Несмотря на сырость и грязь, на черную копоть от горящего электрошнура светильника, свисавшего с вбитого в накат гвоздя, и настольной коптилки, мигавшей от взрывов, подворотничок майора выглядел достаточно чистым. «Успевает еще менять», — подумал Белозеров.

В углу за столом командира, где стояли радиостанция и несколько плоских телефонных аппаратов глиноземного цвета, ежеминутно слышался их разноголосый писк. Телефонист едва успевал передавать трубки майору и начальнику штаба.

Седой подполковник — начальник штаба, призванный, как видно, из запаса, в меховом жилете поверх гимнастерки, развернул карту, не ожидая, когда потребуют, подвинул ее и карандаши по столу к майору, встал с конца нар, упиравшихся в стол, и зашел за плечо командира:

— Ну что, снова требует атаковать?

Кириллов молча мрачно кивнул, так же молча прочертил по карте пальцем короткую линию. Начальник штаба тихонько присвистнул.

— Н-да. Но ведь напоремся, как и вчера. Они могли за ночь сменить огневые, а новых данных, уверен, нет и в штадиве… — Обещал хоть минометы-то?

— Без гарантии. Как и вчера: «поддержим отсюда с правого, если будут снаряды». Кстати, где комбаты? Никого не слышно. Собрали они своих людей? — Собирают. Но наверху и носа не поднять. Все лежат по воронкам. Ползают, разыскивают — по-пластунски. Не всех еще раненых удалось перетащить в траншеи.

— Какие потери? Только поточней! — В голосе почувствовалась досада, брови резко взлетели к накату.

— Ни один НШ [48] НШ — начальник штаба. из батальонов доложить не мог. Ориентировочно я вам докладывал — половина или несколько больше. Плохо с артиллерией: из четырнадцати семьдесят шестых осталось шесть, да пять «сорокапяток» из двенадцати.

При общем молчании начальник штаба медленно снял очки, протер их стекла носовым платком, снова надел. Вытащив из пачки папиросу «Казбек», спросил разрешения командира, и, не ожидая ответа, щелкнул зажигалкой.

Очередной обвал разрывов рядом с землянкой болью в ушах заглушил слова майора, обращенные к офицеру для поручений. Со стола слетела коптилка, слегка накренился столб, подпиравший бревна над головой. Все — кто молча, кто со смачной руганью, — бросились исправлять положение.