Коллектив авторов - Незримый фронт Отечества. 1917–2017 [Книга 1]

— Как так?

— А вот так, — продолжая смеяться, рассказывал Арбузов. — Ревина, как и тебя, «командировали» на передовые, на Красногвардейское [59] Красногвардейск — ныне Гатчина. направление. И вот сидит Иван свет Дмитриевич в своем отделе — земляном отеле, а постовой докладывает: «Тут парень какой-то прибыл к нам для прохождения службы». Входит ефрейтор, подтянутый, все по уставу. Чеканит: так и так, прибыл из госпиталя, по излечении в ваше распоряжение, во взвод охраны. Ваня в недоумении. Знает, что взвод своей охраны комплектуют сами, и никто им никого не присылает. А из госпиталей направляют обычно в запасную бригаду на Карла Маркса. Спрашивает, кто и почему направил. Берет документы. Ефрейтор чеканит: проходил службу в заградотряде, подчиненном вам, то есть вроде Особому отделу. Сейчас заградотряд расформирован, пока я лежал в госпитале. Потому, дескать, и явился для назначения в охрану. Тут рассмеялся и Белозеров.

— Ну и что же Ваня?

— Ваня поглядел документы. Все изготовлены отлично, в соответствии. Ну и взял его не в охрану, а под охрану. Пришел начальник, привели к нему. Раскололся как миленький.

— Слушай, Саша, неужели там, в абвере, или в этих «Ц» такие идиоты, что не знают, кому подчиняются заградительные отряды? Что не подведомствены особым отделам, что формируются и управляются армейскими штабами и командирами?

— Видно, не знают. Для них, видно, все, кто кого-то ловит и задерживает, — это НКВД. А вот то, что заградотряд в той дивизии командование упразднило, это было точно. Значит, от кого-то немцы узнали.

— Ну, а в госпитале-то он был?

— Не знаю. Не спрашивал. Черт его знает. А вот в заградотряде точно служил! По документам штаба выбыл по ранению два месяца назад.

— Так, может, он немцам сам и набрехал о подчинении заградки особым отделам? Сам не знал, кому подчиняются?

Оба снова расхохотались.

— Ну, а в Ленинграде… что тебе сказать? Вот слона в зоопарке убили…

— Это еще при мне. Пятнадцатого прошлого месяца, — прервал товарища Белозеров, — ты мне не про слонов, про людей расскажи. Как люди-то живут? — Туго, Сережа, туго. Как и при тебе, рабочим — четыреста, служащим и детям — всего по двести.

— Ну, что же, дружище, давай пошли, — уже заторопился Белозеров.

Весь день они провели с агентом Иваном Терпиным, который с радостью встретил недавнего руководителя, или, как он называл, инструктора. На троих, по-братски, разделили обед — две банки консервов и сухари, полученные Арбузовым специально для операции.

«Приободрять» парня не пришлось. Разведчик держался спокойно, уверенно. Шутил. Просил оперативных работников не беспокоиться за него, за его судьбу. Иногда, казалось не он, а Арбузов и Белозеров уже этой ночью должны предстать перед костоломами службы Канариса — хитрой, пронырливой, известной коварством, произволом и отменной жестокостью. Не только предстать и держать ответ, а и пытаться убедить его в искренности и полезности гитлеровцам; сделать первые шаги к тому, чтобы попасть в их школу разведки.

Вечер выдался, на счастье, не только изрядно пасмурным, но и промозгло холодным, ветреным. Для снижения бдительности постов — лучше не придумать. Небо сплошь затянуло тучами. Ошметки мокрой пелены снега, плохо пробиваемой светом ракет, ветер нещадно лепил на лица, шинели, ватники, грязным покрывалом расстилался по земле. Рваные клочья дымовой завесы, сегодня постоянно висевшей над Невой для переброски подкреплений и эвакуации раненых, так же неслись, кстати, к юго-востоку, над ходами сообщения, по которым продирались Белозеров, «Матрос» и Арбузов. Шли, запинаясь о колени, ступни отдыхавших бойцов, укрывавшихся наполовину от непогоды под козырьками. Красноармейцы, находившиеся ближе к переднему краю, прижимаясь к стенкам, уступали проход политруку и бойцам в натянутых поверх ватников маскхалатах. Предупрежденные комбатом, ни при каких обстоятельствах без его команды не открывать огня, и считая, что эти двое отправляются в обычную войсковую разведку, бойцы иногда похлопывали уходящих по плечу, спине, шепотом желая успеха.

В конце окопного чавканья — лед на лужах мягко ломался под подошвами — встретил командир батальона Морозов.

— Полный порядок, товарищ политрук, — доложил он, — немчура вроде угомонилась. Погодка-то ко сну располагает. Счастливо вам, — и ушел налево по траншее, оставив группу исполнять задачу.

И действительно, постоянных интенсивных ни пулеметных, ни автоматных очередей не было слышно с обеих сторон. Снайперские выстрелы трещали редко — цели в снежно-дымовой карусели засечь было трудно. Лишь беспрестанно рвали грязный воздух разрывы мин и осколочно-фугасных снарядов на плесе реки, которую немцы продолжали крыть почти вслепую, зная, что именно сейчас усиленно работают переправы. Разлетавшиеся над Невой раскаленные осколки смотрелись с «пятачка» как искры уже почти затухших, но растревоженных, костров.

Трое сверили свои часы.

— Без двух двадцать три, — сказал Арбузов, обняв Белозерова, — пора на исходные.

Сергей потянулся к Терпину, крепко обнял:

— Успеха, Ваня!

— Вам тоже, — шепотом ответил тот.

И вместе с Арбузовым перемахнули через бруствер; легли, опершись в него ногами. Через несколько мгновений в эту относительную тишину, с фланга соседней дивизии врезалась очередь пулемета, прогремело несколько залпов, и заквакали разрывами мины за болотом на немецких позициях.

Две лежавшие фигуры за бруствером растворились в дыму. После того как немцы лениво ответили на этот краткий обстрел, видимо, приняв его за разведку огневых точек, передний край снова погрузился в чуткий сон оружейных стволов.

«Только бы не услыхать стрельбы из-за оврагов, только бы успел он подползти к ним поближе», — крутилось в голове Белозерова. Десять, двадцать, сорок минут ничего не слышно и нет Александра… И, как всегда, в такие минуты десятки тревожных, колючих мыслей, давящих мозг сомнений: а все ли мы продумали, все ли сделали? Не ошибкой ли было решение пустить «беглеца» без стрельбы вдогонку поверху? «Что же другие солдаты спали, — подумают немцы, — не заметили, как он кувыркнулся из окопа?» Или все-таки было верным не прибегать к стандартному действию? Мало ли что случается и с красноармейской бдительностью, тем более что у самих фрицев подобных случаев сколько угодно. В плен уходят редко, но зато берут их «языков» даже прямо с постов. И все-таки вдруг мы промахнулись? Но выстрелов у немцев, слава богу, не слышно. Может, удалось?

Облокотившись на край окопа, снова и снова наш политрук вглядывался в задымленный простор. И вот, наконец, куда как правее, ближе к Неве, ползет по земле размытое пятно. Человек! Сашка! Бросился туда. Бойцам, следившим также в направлении за предпольем, если можно так назвать полсотни метров земли, искореженной, но без мин: