Коллектив авторов - Незримый фронт Отечества. 1917–2017 [Книга 1]

— Вот видишь, — так же засмеялся Новиков, — выходит, ты важнее по эффективности самого Маяковского! Только вот, учитывая эффективность, и «чистить»-то надо с умом, с умом, Сергей, с осторожностью. У нас в руках не плакатики, да и не черпаки. Не дай бог зарваться, — и, не дав ответить, похлопал дружески по спине. — Ну, иди. Счастливо! Вроде там поутихло, — посмотрел на накат.

Белозеров вышел на берег. Ветер и снежная метель прекратились, но пролетавшие иголки снега продолжали колоть лицо. «Нет, конечно, в сознании большинства населения и не возникнет мысль о схожести нашей профессии, наших обязанностей с ассенизацией. Это какая-то чушь собачья, — политрук мысленно продолжал беседу с майором, хрустко ступая по замерзшей гальке, — все честные люди, наоборот, считают почетной нашу работу, особенно после разгрома ежовщины. Другое дело — кто-то из них, чаще «бывшие» да недоумки, ассоциируют ее с ролью царской охранки, не понимают, что, по сути, особист, сотрудник госбезопасности — не держиморда из контрразведки Врангеля или Деникина, а его же, дурака, защищает. А профессия прокурора или судьи — председателя трибунала, коих даже более резонно сравнить с ассенизаторами? Они-то престижны — дальше некуда! Нет, пересолил Александр Васильевич в своем сравнении». Успокоив самолюбие, уполномоченный осмотрелся.

Холодный свет осветительных ракет по-прежнему вспыхивал под облаками. В глубинке на правом берегу реки, в районе станции, жарко горели то ли цистерны, то ли чудом сохранившиеся строения. Ножевые языки пожара, разрывавшие дым, казались языками какого-то чудища, засевшего там за Невской Дубровкой. Артиллерийская дуэль закончилась, но обычный методический обстрел переправ с укреплений ГЭС продолжался. Отдельные осколки со свистом неслись через «Невский проспект», врезаясь в отмель. Горели бревна двух блиндажей. На берегу было по-прежнему людно. Лодки подходили и уходили, раздвигая льдины. Белозеров обогнул понтонеров и танкистов, пытавшихся стянуть лебедкой с плашкоута танк. Двое или трое смельчаков-понтонеров, сбросив шинели, не вошли, а влетели по пояс в ледяную воду, чтобы закрепить дополнительные тяги пальцами, не гнувшимися от стужи. Потихоньку, как больной бегемот, танк, покачиваясь, выползал на прибрежный песок.

Несколько минут политрук, завороженный этой картиной — слаженной, самоотверженной, напряженной и в то же время скромной работы под огнем противника, не считавшейся никем героизмом или подвигом, стоял сторонним наблюдателем и мысленно поймал себя на том: «Что это я, в театре, что ли?» — и бросился в полк. Увы, не всегда, убеждался особист, эта слаженность, это понимание каждым бойцом, каждым командиром своей роли в достижении цели, рождающие жертвенность и подвиг, наблюдаются в подразделениях. Наряду с господствующим воистину массовым героизмом в этой смертельной боевой обстановке то там, то здесь появляются уже не иначе психогенные срывы. Не измена, не трусость, не паника, организованные кем-то, а просто внезапная растерянность, неуверенность в том, что его личное спокойствие, вера в себя, самоотверженность могут здесь повлиять на исход этой бешеной кровавой схватки тысяч людей и тысяч тонн металла.

Однажды, до отделения необстрелянных юнцов, прибывших в полк накануне, испугавшись пьяного рева атакующих немцев, усиленного радиосредствами, шарахнулись в ход сообщения, ведущего к берегу, но столкнулись с бежавшим навстречу Белозеровым.

— Куда?! — благим матом заорал тот.

— Лейтенанта у нас убило, — виновато закричал один.

— Там немцы, немцы, — вопили другие, но тем не менее застопорили прыткие коленки.

— А вы пришли воевать с французами, мать вашу?! — крикнул политрук. — Ну, давай обратно!

— Да глядите, глядите, эти е… винтовки-то не стреляют, в них один песок! — Горбоносый ефрейтор потряс карабином. Политрук уже знал, что недавно поступившие СВТ заедают влезавшие в их отверстия грязь и песок. Знал, что опытные бойцы уже носят их в рукавах, отрезанных от шинелей и ватников.

— Садись, — внезапно переходя с фальцета на обычный командный тон, отрубил Белозеров и, как-то неожиданно для себя, спокойно добавил по-граждански, — давайте чистить! — И потянул винтовку ефрейтора к себе.

— Как, сейчас? — растерялся тот.

— Да, да, давайте, ребята, живо! Немцы не ждут! — снова неожиданно по-деловому, с невольной иронией выпалил уполномоченный, начав разбирать затвор карабина.

Поздней он рассказал Кузнецову:

— Убей, не пойму, почему они вдруг не только нажали на тормоза и, еще слыша сзади крики, взрывы, автоматные очереди, стали прочищать, продувать стволы и затворы. Но факт есть факт.

Вскоре политрук, протолкнувшись вперед, скомандовал:

— А теперь, ребята, за мной!

Неслись по траншее туда, где снова все полыхало, грохотало, ревело. Отделение «беглецов» присоединилось к роте, ударившей по уже полурассеянным огнем фашистам. Вылазка противника была отбита.

Но день ото дня после праздника обстановка становилась все сложней. Танковой поддержки не было. Единицы переправленных танков снова сгорели в одночасье. Ни к Арбузово, ни к ГЭС, ни к Шестому рабочему поселку, являвшимся ориентирами наступления, пробиться никак не удавалось. Не улучшила положение и 168-я прославленная дивизия генерала Бондарева, немало испытавшая до Дубровки, и прибывшая сюда перед праздником, хотя слова «пришли бондаревцы», активно распространяемые политработниками в частях, воскрешали, в который раз, надежду на успех. Бондаревцы также были перемолоты за недели.

На очередной запрос начальства Кириллов доложил, что в полку осталось восемьдесят семь штыков. В ответ получил лаконичное: «В двенадцать ноль- ноль атаковать противника. Закрепиться на северо-восточной окраине Арбузово. Атаку возглавить командиру и комиссару полка!» Сунув трубку телефонисту, майор буркнул: «Приехали». Приказал снять знамя с древка, выделить одного командира и бойцов, чтобы при сигнале о его и комиссара гибели переправили любой ценой полотнище на правый берег. Дал команду собрать в кулак свою, по сути, роту, считавшуюся все еще полком, для последнего самоубийственного броска.

Правда, и на этот раз часть бойцов и командиров уцелела. В том числе и сам майор, получивший легкую «царапину в мякоть».

А к ночи в полк поступил еще один батальон, назавтра второй…

После очередной попытки прорыва оставшимися силами шести дивизий, завершившейся столь же «успешно», наши командиры свалились на нары и ушли единственно возможным путем на несколько часов от крика и стонов. Грохот привычной, продолжавшейся всю ночь канонады и разрывов мин над головой никому не мешал.

Разбудил тех, кто выжил, снаряд, прошедший под накаты и разорвавшийся в блиндаже.