Карем Раш - Небываемое бывает

Без таких национальных наставников и заступников народ — сирота, хоть ты удовлетвори до макушки его растущие материальные потребности. Стали ли мы от перестройки умнее? Время покажет. Но обнадеживающих симптомов мало. Вот хотя бы эти письма. Подготовил, научно описал и издал громадный фолиант кинорежиссер Вячеслав Лопатин. Стало ли это предметом общенародного обсуждения? Нет. Выдвинул ли ученый совет Центра русской культуры имени Андрея Рублева Лопатина на соискание ученой степени доктора «гонорис Кауза»? Нет. Кто в стране вообще печется о приращении духовных ценностей? Для чего же тогда был создан Фонд культуры СССР? Сейчас все бросились читать в наркотическом угаре разоблачения. Думаете, чтобы засучить рукава? Нет, чтобы броситься в наш отечественный вид повального спорта под названием «Охота за козлом отпущения». Сколько мы распаляли себя классовым зубовным скрежетом по поводу крепостного права? А все ли мы знаем о прошлом нашей родной деревни? [5] Привожу в сноске очень важное примечание, сделанное составителем «Писем Суворова» В. Лопатиным. «Следует помнить, что в Европе XVIII в. крепостное право не было исключительным явлением. В Шотландии, например, рабочие угольных и соляных копей вплоть до конца XVIII в. фактически находились на положении крепостных. Крепостное право существовало в Чехии и Моравии до 1781 г., в Дании до 1800 г., в восточных землях Германии до первых десятилетий XIX в., в Венгрии до 1848 г. Причем подавляющее большинство крестьян в Чехии, Польше, Восточной Германии были крепостными; в Дании в 1750 г. доля крепостных составляла 85% общего числа крестьянских хозяйств. Что же касается России, то удельный вес крепостных в массе крестьянского населения Великороссии, Сибири, Прибалтийских губерний и Украины составлял в 1766 г. 52%, в 1796 г. — 57%. (См.: Илюшечкин В. П. Система и структура добуржуазной частнособственнической эксплуатации. М.: Наука. 1980. Вып. 2. С. 261—263.) Неодинаковым было и правовое положение крепостных. В Прибалтике еще в XVII в. «виселицы в имениях бывших вассалов Ливонского ордена были явлением бытовым». Необычайно жестокий характер носила крепостническая эксплуатация в восточногерманских землях, и особенно в Пруссии, где еще в начале XIX в. помещик обладал правом присуждать своих крепостных к смерти. Польские помещики вплоть до 1768 г. имели юридическое право казнить своих крепостных. В России помещики никогда формально не располагали правом жизни и смерти в отношении своих крепостных крестьян (см. там же. С. 117—118). Потому у нас и прилавки пустые, что прошлое забыли. Кто на первое место ставит материальные потребности, у того никогда не будет изобилия.

Без личности на селе не будет продукции, не будет прибыли, как бы не суетились эпигоны казарменного коммунизма и не вытирали по телевизору пот со лба, и не кричали громче всех о прибыли и умении хозяйствовать. Без достоинства земля не рожает. Ей, земле, нужен хозяин, а потому есть только один способ и путь к силе и процветанию — это вернуть землю единственному ее хозяину, тому, кто ее поливает своим потом. Сегодня село очень неоднородно. Скорбным свидетельством тому школа для умственно отсталых в станице Григорополисской. Нужен отбор хозяев, город может помочь, если бросить клич отобрать мужчин-механиков с золотыми руками в городе и дать им льготы и ссуды. Словом, пришла пора нового возрождения усадебной культуры и людей суворовского здравого смысла и служения. Юношей надо воспитывать чести с молоду, чтобы перед смертью каждый из нас имел бы не больше поводов к сожалению, чем было их у Катона в последний час. Он, говорят, перед смертью сожалел только о трех своих поступках. Однажды он поплыл морем, когда мог достичь этого места сушей. Другой раз, когда впервые в жизни доверил государственную тайну жене. И третий случай: он отложил на один день написание завещания.

В этом очерке автор, как мог заметить читатель, не скупился на цитирование из народных наставников. Это вовсе не потому, что я испытываю особое пристрастие к цитатам или чужим мыслям или не способен опереться на собственные суждения. Нет, сегодня пришла пора позвать в прямые собеседники наших подвижников, не клясться их именем, а дать им слово и ввести их речь в контекст наших непростых будней и нашей прозы.

Было бы неловко забыть отца нашей новой педагогики К. Ушинского и напомнить всем ученическим бригадам страны, что в его лице они имеют такого же заступника, как Суворов. Вот его замечание о воздействии родной земли на нас:

«А воля, а простор, природа, прекрасные окрестности городка, а эти душистые овраги и колыхающиеся поля, а розовая и золотистая осень разве не были нашими воспитателями? Зовите меня варваром в педагогике, но я вынес из впечатлений моей жизни глубокое убеждение, что прекрасный ландшафт имеет такое огромное воспитательное влияние на развитие молодой души, с которым трудно соперничать влиянию педагога».

У школы великолепное здание, которое могло бы украсить любую столицу, но нет своего парка и сада. На школьных делянках вместо цветов, кустарника и деревьев повсюду засажены необходимые для опытов растения. Будто их мало на десяти гектарах только опытных полей школы. В школе средней сейчас пятьсот учащихся, а заложена она на вдвое больший контингент. В классах и рекреациях просторно. Когда создавалась бригада, было три десятых класса. Теперь один, небольшой. И с каждым годом меньше. Почти все учителя — выпускники школы и прошли через бригаду. Сколько выслушано в печати нападок на нашу школу! Я же беру на себя смелость заявить, что школа наша лучше американской и при всех ее недостатках она одна из самых достойных, упорядоченных и действенных структур нашего государства. Познакомишься с учителями любой школы, особенно на селе и в поселках, и понимаешь, что школа все еще хранит великую традицию. До революции лучшие подвижнические образованные силы России сосредоточены были в учительстве и медицине. Не берусь судить о последней сфере, но школой нашей мы еще вправе гордиться. Только надо ей помочь, а не экспериментировать. Надо бы, к слову, не тысячу гектаров пашни закреплять за бригадой, а в первую очередь сто гектаров колхозного сада, что гораздо более созвучно детству. Все равно убирают фрукты школьники. Так же как сами дети выращивают и убирают урожай на десяти гектарах под картошкой, луком, редиской, свеклой — всем, что надо для их столовой. Словом, если бы меня спросили, чего не хватает в деревне, я бы ответил: в деревне деревни недостает. Утрачена душа деревни — самое драгоценное, что было в ней. Из города кроме механизмов заимствуется не порядок и удобства, а внешнее.

В сознании сельского жителя одним из самых легкоусваиваемых и внешних атрибутов является асфальт. Видимо, как антитеза непролазной грязи родной, сельской. Потому асфальтом стали заливать все, что попадется. Часто то, что не надо. Дорожки, которые стали бы украшением с гравием или битым кирпичом, заливаются асфальтом. Разровнял, залил, укатал — ума не надо, и сердито. В школе спортплощадки тоже залиты асфальтом не без цивилизаторской гордости. Зеленела площадка, заросшая вьюнком. Устыдились этого деревенского сорняка и решили залить асфальтом. Почему по вьюнку хуже гонять мяч, чем по асфальту, непостижимо. Залили, а вьюнок пробился сквозь смолу по трещинам. Они его зальют, а он опять высовывается. Тогда убрали асфальт, сняли слой земли, выжгли землю селитрой и снова залили асфальтом. Но вьюнок все же кое-где снова пробил асфальт. Жаль, что нельзя поставить памятник неистребимому вьюнку.