Ольга Тогоева - Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Необходимо признать, что католическая французская историография первой половины XIX в., так же, как и либеральная, развивалась в большой степени под влиянием идей эпохи Просвещения. В частности, образ Жанны д’Арк, созданный Вольтером в «Орлеанской девственнице», как я уже упоминала выше, был встречен яростной критикой в лагере католических авторов второй половины XVIII в. [2353]Простой крестьянке, служанке из таверны, склонной к экстазам и галлюцинациям они последовательно противопоставляли боговдохновенную Деву, с ранней юности получавшую откровения Свыше, Божьей волею направленную на спасение своей страны и претерпевшую мученическую смерть на костре за истинную веру. Последним, насколько можно судить, кто настаивал именно на таком прочтении истории Жанны д’Арк в XVIII в., стал Клеман-Шарль-Франсуа де Л’Аверди, генеральный контролер финансов при Людовике XV и член Академии надписей и изящной словесности ( Académie des inscriptions et belles-lettres ). В 1790 г. он представил на суд королевской комиссии по манускриптам свои многолетние изыскания, касавшиеся сбора и классификации всех сохранившихся списков материалов обвинительного и оправдательного процессов французской героини. Л’Аверди смог выявить и проанализировать 28 рукописей, установив время их изготовления и, соответственно, степень их аутентичности и возможности использования для историков.

Помимо сугубо источниковедческого исследования, ученый опубликовал расшифровку допросов Жанны д’Арк на суде 1431 г. Данную работу сам автор оценивал крайне высоко, отмечая, что ученые должны обращаться к «собственным словам обвиняемой», вместо того, чтобы использовать «невыносимый» ( insupportable ) пересказ материалов дела [2354].

Собственные выводы Л’Аверди касательно истории Жанны д’Арк сводились к нескольким принципиальным пунктам. На основании исследованных текстов он настаивал, что никакого отречения от «еретических» идей, якобы подписанного девушкой на кладбище Сен-Уэн, на самом деле не было; что Жанна до конца своих дней оставалась доброй католичкой и искренне верила в собственную боговдохновенность; что она «умерла как истинная христианка, наделенная всеми возможными добродетелями» [2355]. Наконец, Л’Аверди, прямо намекая на Вольтера и его последователей, призывал «закрыть рот» тем, кто, с его точки зрения, не зная источников, не видит в словах и действиях героини «ничего, кроме человеческой интриги» ( invention humaine ) [2356]. Единственным вопросом, по которому автор предпочитал не высказывать собственного мнения, оставалась природа «голосов» его героини: Л’Аверди полагал, что в отсутствие «указания Свыше» ( le défaut de manifestation d’en haut ) сложно судить о Божественном происхождении этих «явлений и откровений» ( apparitions et révélations ). Он предлагал оставить данный вопрос на усмотрение самого Господа, иными словами, призывал к проведению еще одного процесса discretio spirituum , для которого собранные им документы могли бы составить прекрасную базу [2357].

Л’Аверди не суждено было продолжить работу по публикации материалов процессов Жанны д’Арк: в 1793 г. он погиб на площади Революции (нынешней площади Согласия) в Париже под ножом гильотины. Его труды, однако, не были забыты следующим поколением ученых, в период Реставрации вернувшихся к истории Орлеанской Девы и опубликовавших целый ряд исследований, ставших затем «классикой» католической историографии.

Первым (и наиболее интересным) среди них стал Филипп-Александр Ле Брюн де Шарметт, в 1817 г. издавший «Историю Жанны д’Арк» в четырех томах. Уже в предисловии автор обращал внимание своих читателей на тот урон, который нанесла Революция памяти о национальной героине Франции. Уничтожив ее памятник в Орлеане, писал он, революционеры ясно дали понять, что они не помнят о своей родине и не достойны ее иметь [2358]. С событиями конца XVIII в. Ле Брюн де Шарметт связывал и прискорбное отсутствие подробного исследования деяний Жанны во французской историографии: по его мнению, ни компиляция Ж. Ордаля, ни сочинение Э. Рише (несмотря на его важность «с теологической точки зрения»), ни буквально списанная с этого последнего работа Н. Лангле Дюфренуа, ни даже «ученая и чрезвычайно ценная» публикация К. де Л’Аверди не могли претендовать на глубокий анализ истории спасительницы Франции [2359].

Столь же печальное состояние дел Ле Брюн де Шарметт констатировал и во французской поэзии, выдающиеся представители которой (Корнель и Расин) не уделили Жанне д’Арк никакого внимания. Напротив, она стала героиней поэмы Ж. Шаплена, одно имя которого являлось «оскорблением для поэтов» ( une injure parmi les poètes ) и который положил целую жизнь на то, чтобы «с самыми лучшими намерениями» испортить «самый прекрасный сюжет» [2360]. Что же касается XVIII в., то и здесь нашелся человек, превративший французскую литературу в свою империю, но посвятивший всего полторы строки прославлению Жанны и двадцать с лишним тысяч строк — ее поношению [2361]. Именно «Орлеанская девственница» Вольтера до сих пор, писал Ле Брюн де Шарметт, оказывает влияние на юные умы, в силу своей неопытности столь склоняые к чтению непристойностей, а это в свою очередь продолжает осквернять память выдающейся героини прошлого [2362].

В том же ключе рассматривали ситуацию, сложившуюся вокруг фигуры Жанны д’Арк, и другие авторы-католики периода Реставрации. Так, Жак Берриа-Сен-При весьма скептически относился к работам историков XVII–XVIII вв., хотя и использовал в своем «Обзоре французских революций» 1817 г. пространные цитаты из публикации Л’Аверди [2363]. Он упоминал и об «Орлеанской девственнице», отмечая, что у Вольтера не имелось «ни малейших доказательств» для «наглых» сомнений в чистоте девушки и в истинности ее веры и что все его «отвратительные домыслы» противоречили данным источников [2364]. Жан Александр Бюшон, снабдивший свое издание «Хроник» Ангеррана де Монстреле 1827 г. пространным предисловием, из всех предшествующих специалистов по истории Жанны д’Арк особо выделял Дэвида Юма и Вольтера, сочинения которых расценивал как излишне «легковесные» и лишенные «критического отношения» к фактам [2365]. Он полагал, что презрение, которое они испытывали к «человеческим заблуждениям», часто не позволяло им верно судить о героях прошлого, различать в их поступках добро и зло, видеть в них проявление добродетели, поскольку в их восприятии она оказывалась связана с безрассудством [2366].

Критикуя предшествующую историографическую традицию, однако стремясь оставаться объективными, историки-католики начала XIX в. рассматривали все возможные интерпретации деяний Жанны д’Арк. Наиболее подробно на них останавливался Ф.-А. Ле Брюн де Шарметт, отмечавший, что в специальной литературе существуют четыре точки зрения на эту «удивительную девушку» ( fille extraordinaire ). Согласно первой из них (той, которую в XV в. разделяли все без исключения англичане), своим успехам Жанна была обязана «чудесам магии» ( merveilles de la magie ). Согласно второй, она являлась обычной обманщицей, «кем-то наподобие Магомета» ( une espèce de Mahomet ), т. е. человеком, который, пользуясь «энтузиазмом» масс, увлекает их за собой. Приверженцы третьей гипотезы рассматривали Жанну как «слепой инструмент» ( un instrument aveugle ) в чужой политической игре. Наконец, сторонники четвертой версии почитали французскую героиню истинной посланницей Свыше ( réellement choisie par le ciel ), избранной для спасения Франции и наделенной даром Божественных откровений ( favorisée d’apparitions célestes et des révélations divines ) [2367]. Подробно анализируя каждую из данных интерпретаций личности Жанны д’Арк, сам Ле Брюн де Шарметт, тем не менее, воздерживался от высказывания собственной точки зрения на означенную проблему, заявляя лишь «во всей простоте своего сердца», что он — «француз и христианин» [2368].