Руслан Скрынников - Дуэль Пушкина

Флирт в гостиных допускал многие вольности. Тем не менее Дантес не решился открыто возобновить ухаживания за Пушкиной. Своими уловками и ухищрениями он старался не столько смутить спокойствие Пушкиной, сколько представить своё поведение безупречным. По замечанию Пушкина, Дантес вёл себя как плут [1322]. Невозможность избавиться от общества новоявленных родственников лишала покоя, раздражала поэта. Вяземский понял, хотя и слишком поздно, источник его мучений. Александр Сергеевич увидел, что брак, к которому он понудил Дантеса, «не избавлял его (Пушкина. — Р.С. ) окончательно от ложного положения, в котором он очутился. Молодой Геккерн продолжал стоять, в глазах общества, между ним и его женой и бросал на обоих тень, невыносимую для щепетильности Пушкина. Это был призрак… Городские сплетни возобновились» [1323].

Незадолго до дуэли Николай I имел разговор с Натальей Николаевной «о комеражах (пересудах, сплетнях), которым её красота подвергает её в обществе». Император счёл нужным подать ей совет «быть как можно осторожнее и беречь свою репутацию сколь для неё самой, столько и для счастья мужа при известной его ревности» [1324]. Слова царя, как полагала Анна Ахматова, означали, что жена камер-юнкера Пушкина вела себя неприлично. «В какую бы форму ни облёк царь свои „советы“, — пишет С.Л. Абрамович, — то, что он обратился к Н.Н. Пушкиной с замечаниями по поводу её репутации, было ужасно» [1325].

Чтобы верно истолковать фразу Николая I, надо иметь в виду, что он сам ухаживал за Пушкиной, а затем принял участие в судьбе Екатерины Гончаровой. Без его вмешательства брак Дантеса едва ли мог состояться. Император поневоле оказался втянут в семейные дела поэта, и в его обращении к Наталье не было и намёка на скандал. Государь предостерёг красавицу насчёт возобновившихся сплетен и посоветовал ей вести себя осторожнее.

Пушкина не могла не встречаться с Дантесом в дружеских домах и в большом свете. Уже после катастрофы друзья поэта сетовали на то, что Натали не удалилась от света, что она должна была сделать ради спасения мужа. Но советы подобного рода были запоздалыми. После свадьбы поручика, писал П.А. Вяземский в письме от 14 февраля 1837 г., городские сплетни возобновились: Натали должна была удалиться от света, но «у неё не хватило характера и вот она опять очутилась почти в таких же отношениях с Дантесом, как и до его свадьбы: тут не было ничего преступного, но было много непоследовательности и беспечности» [1326]. В словах о восстановлении прежних отношений между Натали и Дантесом можно усмотреть большое преувеличение.

Е.Н. Мещерская-Карамзина, принадлежавшая к близкому окружению Пушкина, писала о Натали: «Собственно говоря, она виновна только в чрезмерном легкомыслии, в роковой самоуверенности и беспечности, при которой она не замечала той борьбы и тех мучений, какие выносил её муж. Она никогда не изменяла чести, но она медленно, ежеминутно терзала восприимчивую и пламенную душу Пушкина» [1327].

Наталья желала сохранить добрые отношения со старшей сестрой, к которой была привязана с детства. Это раздражало Пушкина. Её попытки установить родственные отношения с семьёй сестры вызывали его бешенство. Сталкиваясь с непониманием близких и друзей, глава семьи всё чаще терял терпение, и тогда Наталье приходилось выслушивать резкие слова.

16 января гости собрались у Пушкиных. Именно в этот день произошло объяснение между зятем Вяземских двадцатидвухлетним Валуевым и Пушкиной, записанное со слов Валуевых Дантесом. На замечание Валуева, как она позволяет мужу обращаться с нею таким образом, Пушкина будто бы ответила: «Я знаю, что я виновата, я должна была бы его (мужа. — Р.С. ) оттолкнуть, потому что каждый раз, когда он обращается ко мне, меня охватывает дрожь» [1328]. Дантес узнал о содержании разговора не от Валуева, а от его жены. Кавалергард не ручался, что Валуев подтвердит его рассказ, так как лица, к которым он отсылал судей, от него отвернулись. Желая представить Пушкина ревнивцем, поручик завершил своё показание словами: «В конце концов он (Пушкин) совершенно добился того, что его стали бояться все дамы» [1329].

Отношения между родственными семьями Пушкина и Дантеса становились всё более натянутыми.

14 января Пушкины и Геккерны встретились на вечере у французского посла Проспера Баранта. Поэт, давно не видевший свояченицы, улучил момент, когда сёстры были рядом, подсел к ним и сказал: «Это для того, чтобы видеть, каковы вы вместе и каковы у вас лица, когда вы разговариваете».

В разгар бала Пушкин предложил Екатерине выпить за его здоровье. Баронесса не забыла о ноябрьской дуэльной истории. Опасность дуэли не исчезла. Тост показался ей двусмысленным, и она отказалась пить за здоровье поэта. Неожиданный отказ вызвал у Пушкина вспышку гнева. Он повторно предложил свой тост, а после нового отказа якобы проговорил: «Берегитесь, я принесу Вам несчастье» [1330]. Невозможно ручаться, что Дантес (вслед за Екатериной) точно передал слова убитого им человека. Во всяком случае беседа Катерины с Пушкиным приобрела в глазах Дантеса такое значение, что в феврале 1837 г. он счёл необходимым воспроизвести её в оправдательном письме председателю военного суда. Если бы в последние преддуэльные дни у офицера или его отца произошли какие-нибудь более крупные столкновения с Пушкиным, подсудимый непременно упомянул бы о них в указанном письме. Очевидно, ни столкновений, ни объяснений такого рода не было.

13 января Геккерны вновь оказались лицом к лицу с Пушкиными на «детском» вечере у Вяземских. По словам Дантеса, 15 января на балу у Вяземской «он себя вёл обычно по отношению к обеим этим дамам», т.е. «каждый раз, когда он видел мою жену в обществе Madame Пушкиной, он садился рядом с ней». Екатерина Геккерн старательно искала обстоятельства, которые могли бы смягчить вину её мужа, отданного под суд. Это и определило содержание её свидетельств. «Я только что узнал от моей жены, — писал подсудимый Дантес, — что в салоне Вяземской при дочери хозяйки Пушкин повторил угрозу, произнесённую накануне». Поэт будто бы сказал: «Берегитесь, Вы знаете, что я зол и что я кончаю всегда тем, что приношу несчастье, когда хочу» [1331].

Свидетельства, исходившие от друзей погибшего, были совсем иными. По словам Данзаса, «со свояченицей своей во всё это время Пушкин был мил и любезен по-прежнему и даже весело подшучивал над нею по случаю свадьбы с Дантесом» [1332].

В действительности взаимоотношения поэта с Катериной не были идиллическими. Поэт не мог простить того, что Екатерина, забыв благодеяния, приняла участие в интригах голландского посла. В одном из черновиков он писал, обращаясь к Геккернам: «Вы играли вы трое такую роль… и наконец госпожа Геккерн» [1333]. Говоря «вы трое», поэт объединял Геккерна-отца, Дантеса и Екатерину.