Руслан Скрынников - Дуэль Пушкина

Эйдельман 1983 — Эйдельман Н.Я. Последний летописец. М., 1983.

Эйдельман 1987 — Эйдельман Н.Я. Пушкин: Из биографии и творчества. 1826—1837. М., 1987.

Эттингер — Эттингер П.Д. Станислав Моравский о Пушкине // Московский пушкинист. Т. 2. М., 1930.

Якушкин — Якушкин В.Е. Часы Николая I с портретом Натальи Николаевны Пушкиной // Московский пушкинист. Кн. 2. М., 1930.

Яшин 1963 — Яшин М. Хроника преддуэльных дней // Звезда, 1963. № 8, № 9.

Яшин 1964 — Яшин М. Пушкин и Гончаровы. По неизвестным эпистолярным материалам // Звезда. 1964. № 8.

Яшин 1968; Яшин 1969 — Яшин М. История гибели Пушкина // Нева, 1968. № 2, 6; 1969. № 3, 4, 12.

Яшин 1971 — Яшин М. Последние часы Пушкина // Нева, 1971. № 2.

Kauchtschwili — Kauchtschwili N. Il diario di Dar’ja Fedorovna Fikelmont. Milano. 1968.

Troyat — Troyat A . Pouchkin. Vol. 2. Paris, 1946.

Vitale — Vitale, Serena. Il Bottone di Puskin. Milano, 1995.

Suasso — Suasso F. Dichter. Dama. Diplomat. Leiden, 1988.

Т. XIII. С. 280. (В такой форме: номер тома римской цифрой и страницы — Сочинения Пушкина здесь и ниже цитируются по Полному собранию сочинений в 16 тт. Изд. Академии наук. 1937—1949. Все остальные издания Полного собрания сочинений А.С. Пушкина указываются по форме: ПСС, номер тома и год издания.)

После возвращения из ссылки Пушкин забыл и думать об операции. Но на тяжёлые приступы «рюматизма» он продолжал жаловаться.

Т. XIII. С. 263—264.

Т. XIII. С. 271.

Т. XIII. С. 283.

Эйдельман 1979. С. 396.

Модзалевский 1925. С. 20; см. также: Эйдельман 1979. С. 327—336, 360—365, 381—403.

Пушкин А.С. Стихотворения лицейских лет. СПб., 1994. С. 286, 373, 684.

Торговец из Опочки И.И. Лапин записал в дневнике 29 мая 1825 г., что видел Пушкина в странной одежде: в ситцевой красной рубашке, опоясанного голубой лентой, с соломенной шляпой на голове и с железной тростью. (См.: Бартенев. С. 128).

Модзалевский 1925. С. 21—29.

Анненков 1874. С. 321.

Согласно воспоминаниям А.Г. Хомутовой, она беседовала с Пушкиным вскоре после вызова его к царю (Русский архив. 1867. № 7. С. 1065—1068). Автор специальной монографии Н.Я. Эйдельман выделил Записки Анны Хомутовой в качестве «основного текста», поскольку мемуаристка виделась с Пушкиным 26 октября 1826 г. и, вероятно, вскоре же записала рассказ поэта как бы в «стенографической записи». (Эйдельман 1987. С. 28—29). Хомутова точно назвала день и час встречи с Пушкиным, что позволило Эйдельману заключить, что в основе её рассказа лежали какие-то дневниковые записи. Однако это сомнительно: оригинал записок Хомутовой не сохранился, и данные о времени их составления отсутствуют. Предположение о дневнике остаётся чисто умозрительным.

День Николая I был заранее расписан по часам и минутам. С утра он слушал рапорты московского генерал-губернатора, Д.В. Голицына, Бенкендорфа, Нарышкина, посетил мать. Узнав о приезде Пушкина, царь велел дежурному генералу привести его в комнату к Дибичу в Чудовом монастыре, откуда препроводить в свой кабинет в половине четвёртого дня. Назначенное время оказалось неудачным. В 3 часа дня 8 сентября 1826 г. Николай I сел обедать с принцем прусским Фридрихом Вильгельмом. (Модзалевский 1929. С. 359—360; Эйдельман 1987. С. 18). Закончить обед через полчаса не было никакой возможности. После обеда царь отдыхал.

Черейский. С. 139.

Т. XIII. С. 283—284.

Лицейский товарищ поэта М. Корф слышал этот рассказ из уст государя и поспешил записать его через два дня после разговора. Корф «застенографировал» слова царя, но при этом не удержался от собственного комментария. К словам «в ранах» он приписал «от известной болезни», имея в виду болезнь венерическую. Однако добросовестность в конце концов взяла верх, и Корф вычеркнул добавленные от себя слова. (Эйдельман 1987. С. 171).

Т. XIII. С. 296, 559.

Т. XIII. С. 257.

Русская старина. 1899. № 8. С. 310. Характерная фраза: «Он [Пушкин] наговорил мне пропасть комплиментов насчёт 14 декабря», — как показал Н.Я. Эйдельман, отсутствует в автографе дневника Корфа и в первом посмертном издании его записок; она появляется лишь во втором издании.

В мемуарах Хомутовой эпизод передан иначе. Повествуя от имени Пушкина, Хомутова пишет: Император долго беседовал со мною и спросил меня: «Пушкин, если бы ты был в Петербурге, принял ли бы ты участие в 14 декабря?» — «Неизбежно, государь, все мои друзья были в заговоре, и я был бы в невозможности отстать от них». Хомутова была писательницей, и её беллетризованные записки напоминают скорее анекдоты из жизни Пушкина, чем стенографическую запись. Мог ли Пушкин ответить царю, что непременно принял бы участие в мятеже на Сенатской площади, потому что все его друзья были в заговоре, и он был бы «в невозможности отстать от них»? Прежде всего это было бы вопиющей неправдой. Ближайшие друзья поэта — Жуковский, Вяземский, Александр Тургенев — были непричастны к деятельности тайных обществ и осуждали декабристов. Вожди мятежа были казнены или сосланы в Сибирь, но власти не избавились от подозрений. Пушкин допустил бы большую неосторожность, если бы заявил царю, что все его друзья были в заговоре.

Т. XIII. С. 257.

Беседа с монархом менее всего напоминала допрос. Именно поэтому Николай I счёл возможным мимоходом задать поэту вопрос о его возможном участии в мятеже. Даже когда во время следствия по делу декабристов один из судей, Чернышев, спросил декабриста М.А. Назимова: «Что вы сделали бы, если бы были в Петербурге 14 декабря?» — Бенкендорф тотчас прервал его словами: «Послушайте, вы не имеете права задавать подобный вопрос, это дело совести». (Розен. С. 155.) Бенкендорф заботился о репутации дворянина — человека чести. Общество во все времена мстило презрением тем, кто избрал ремеслом доносы. Невзирая на графский титул и чины, шефа жандармов «третировали в высшем свете за его должность и низкие поступки» (Тодд. С. 34).

Т. XIII. С. 329.

Мицкевич. С. 389.

По мнению Ю. Лотмана, император весьма неуверенно чувствовал себя на троне после жестокого подавления мятежа в армии; ему нужно было время, чтобы найти новую маску и приноровиться к новой роли; Пушкин, можно полагать, обратил внимание Николая на сходство положения его и Петра I, начавшего с подавления мятежа и казней. «Можно себе представить, какая радость охватила Николая, когда он услыхал от Пушкина такое сравнение, — писал Ю. Лотман. — Он получал роль, и роль высокую, торжественную… Вспышку радости Николая Павловича можно понять» (Лотман. С. 368).