Руслан Скрынников - Дуэль Пушкина

Мечта о переезде в деревню оказалась неисполнимой. Краткие наезды не позволяли упорядочить дела в имении. «Государь обещал мне газету, а там запретил, — писал он жене из Михайловского, — заставляет меня жить в Петербурге, а не даёт мне способов жить моими трудами. Я теряю время и силы душевные, бросаю за окошки деньги трудовые, и не вижу ничего в будущем» [660].

Не один царь препятствовал поэту выйти в отставку и поселиться в деревне. На его стороне выступали и Жуковский, и Наталья Пушкина, и петербургский свет. После того как в июне Николай I отклонил ходатайство Пушкина о трёхлетнем отпуске, Натали и слышать об отъезде из столицы не хотела.

Сестра Пушкина О.С. Павлищева писала мужу 31 августа 1835 г. из Павловска под Петербургом: «Вчера Александр со своей женой посетил меня. Они уже больше не едут в нижегородскую деревню (Болдино. — Р.С. ), как располагал Monsieur, потому что Madame не хочет об этом и слышать. Он удовольствуется тем, что поедет на несколько дней в Тригорское, а она не тронется из Петербурга» [661]. Наталья Николаевна соглашалась отпустить Александра ненадолго. Но он объявил, что едет в Михайловское на три месяца [662].

А.П. Керн вспоминала о встрече с семьёй Пушкиных в доме родителей поэта. Натали рассказывала о своих светских успехах у постели больной свекрови. Муж сказал тогда шутя: «Это последние штуки Натальи Николаевны: посылаю её в деревню». Однако его намерение осталось неосуществлённым [663].

Трения с властями не прошли Пушкину даром. Усилились цензурные притеснения. Осложнились отношения поэта с министром просвещения Уваровым.

Президент Академии наук Сергей Уваров, автор учёных трудов по археологии, истории и классической филологии, был человеком незаурядных способностей и блестящего образования. Он входил в качестве одного из учредителей в «Арзамасское общество безвестных людей», объединявшее при Александре I либерально настроенных писателей и чиновников. «Дабы отдалиться от света», члены общества обзавелись прозвищами: Уварова именовали «Старушкой», Жуковского — «Светланой». Со временем Уваров предпочёл литературной карьере чиновную.

Осенью 1831 г. Уваров выразил восхищение стихотворением «Клеветникам России», «прекрасными, истинно народными стихами» и сделал вольный перевод пушкинского стихотворения на французский язык. В переложении президента появились строфы, присочинённые им самим: «Для того, чтобы восторжествовал один из народов (русский или польский. — Р.С. ), нужно, чтобы погиб другой» [664]. Получив стихи Уварова, поэт ответил ему комплиментами: «Стихи мои послужили вам простою темою для развития гениальной фантазии. Мне остаётся от сердца вас благодарить за внимание, мне оказанное, и за силу и глубину мыслей, великодушно мне присвоенных вами» [665]. В преувеличенных комплиментах звучали саркастические ноты. Стихи были слабыми в художественном отношении и заключали мысли, чуждые поэту.

Уваров поддержал избрание Пушкина в Академию. Но столкновение между ними в конце концов стало неизбежным. Первые признаки конфликта появились сравнительно рано.

Если верить воспоминаниям Греча, Уваров, будучи в гостях у Оленина, сказал о Пушкине: «…он хвалится своим происхождением от негра Аннибала, которого продали в Кронштадте (Петру Великому) за бутылку рома». Булгарин запомнил пропитанные ядом слова и повторил их [666].

Нападки Булгарина побудили Пушкина написать стихотворение «Моя родословная», мимоходом задевшее Уварова. В «Моей родословной» сказано: «Не пел с придворными дьячками, В князья не прыгал из хохлов». Эти слова прямо затрагивала семью президента Академии, который был обязан карьерой браку с дочерью министра просвещения Алексея Кирилловича Разумовского, фаворита императрицы Елизаветы, певшего в придворном хоре.

Цензуру сочинений Пушкина осуществляли два ведомства — Министерство просвещения и III Отделение. Система двойной цензуры отличалась редкой неповоротливостью. 22 августа 1827 г. через Бенкендорфа царь выразил соизволение на публикацию «Стансов» в свою честь. Главный цензурный комитет взялся за дело с большим запозданием: 18 ноября 1827 года. Было постановлено передать «Стансы» на «разрешение» министра. Только 23 ноября Уваров разрешил печатать стихи [667].

Министр Уваров был сторонником жёсткой цензуры. Булгарин точно передал его слова, сказанные уже после гибели Пушкина: «Уваров явно говорит, что ценсура есть его полиция, а он — полицмейстер литературы!» [668]

9 апреля 1834 г. на рассмотрение министру была представлена поэма Пушкина «Анджело», и он собственноручно вычеркнул из текста 8 стихов, противоречивших, на его взгляд, духу православия. Используя предоставленную ему власть, Уваров распространил цензуру Министерства просвещения на все сочинения Пушкина [669]. Послушным исполнителем его предначертаний стал князь Дондуков-Корсаков, председатель Петербургского цензурного комитета.

Выход в свет «Истории Пугачёвского бунта» послужил новым поводом для раздора. Пушкин писал в своём дневнике в феврале 1835 г.: «Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дундуков… преследует меня своим ценсурным комитетом. Он не соглашается, чтобы я печатал свои сочинения с одного согласия государя. Царь любит, да псарь не любит. Кстати об Уварове: это большой негодяй и шарлатан» [670]. Пушкин пренебрёг царской «милостью», истребовав себе право проходить цензуру на общих основаниях. И царские «псари» — цензоры и министры немедленно набросились на него.

В апреле 1835 г. поэт написал письмо Бенкендорфу с просьбой о заступничестве: «Я имел несчастье навлечь на себя неприязнь г. министра народного просвещения» и пр. [671]

Письмо не было отослано адресату. Шеф жандармов был известным недоброжелателем Уварова, но в деятельность его департамента вмешаться не мог. 16 апреля 1835 г. Бенкендорф пригласил поэта к себе для беседы, но о чём они говорили, в точности не известно.

Цензурные притеснения вызвали у Пушкина взрыв ярости. Он написал оскорбительную эпиграмму: «В Академии наук заседает князь Дундук». (Князь не имел никаких учёных трудов, но занял пост вице-президента Академии наук благодаря протекции Уварова, с которым его, по слухам, связывал порок.) Эпиграмма не была опубликована, но ходила в обществе в списках. Толковали, будто министр потребовал Пушкина к ответу, сказав: «Утверждаю, что Вы сочинитель сей эпиграммы», на что получил ответ: «Я признаю моими стихами токмо те, под коими написано моё имя». Толки эти были записаны московским почт-директором А. Булгаковым, человеком осведомлённым [672].

В письме Дмитриеву Пушкин примерно тогда же писал: «…Уваров фокусник, а Дондуков-Корсаков его паяс… Один кувыркается на канате, а другой под ним на полу» [673].