Серена Витале - Черная речка. До и после - К истории дуэли Пушкина

Письмо, как из него явствует, является ответом на письмо Дантеса с вопросами по этому поводу, до нас не дошедшее. Геккерен задаётся вопросом: «Почему ты спрашиваешь у меня эти подробности?» Скорее всего, у Дантеса возникли какие-то соображения относительно авторства анонимного пасквиля, инспирированные, по-видимому, разговором с кем-то. Геккерен предположил то же самое, раз он подаёт совет: «Ради Бога, будь благоразумен и за этими подробностями отсылай смело ко мне, потому что граф Нессельроде показал мне письмо, которое написано на бумаге того же формата, как и эта записка». Последняя фраза, как, впрочем, и всё это письмо, остались до сих пор неоткомментированными. Между тем очевидно, что Геккерен высказывает свои соображения, имея в виду какой-то определённый источник.

Возникают два на первый взгляд не связанных между собою вопроса: чьё письмо на бумаге «такого же формата» показал ему Нессельроде и с кем связано пожелание отсылать за вопросами по поводу пасквиля к нему? Очевидно, что кто-то, с кем Дантес разговаривал во время своего дежурства, проявил интерес к пасквилю или же вызвал его подозрения как причастный к нему. Поскольку Дантес находился на дежурстве в казармах Кавалергардского полка, то доступ к нему был ограничен только сослуживцами по полку. У кого из однополчан Дантеса и с какой стати мог возникнуть интерес к тому, как выглядел пасквиль? Только у того, кто заподозрил третье лицо и потому обратился к Дантесу .Таковым офицером прежде всего мог быть Александр Михайлович Полетика, муж Идалии Полетики. Письма Идалии из архива Геккеренов, находящиеся в нашем распоряжении, наглядно свидетельствуют о её страстной влюблённости в Дантеса, а также о романе, существовавшем между ними. В июле 1839 г. Идалия пишет Екатерине: «Я по-прежнему люблю Вас… Вашего мужа, и тот день, когда я смогу вновь Вас увидеть, будет самым счастливым в моей жизни». В феврале 1837-го ещё находящемуся под арестом Дантесу Полетика пишет: «Бедный друг мой, Ваше тюремное заточение заставляет кровоточить моё сердце… Мне кажется, что всё то, что произошло, — это сон, но дурной сон. Я больна от страха». А позднее, 3 октября 1837 г., она пишет: «Я ни о чём, ни о чём не жалею». За всеми этими фразами из писем Идалии Полетики, опубликованных частью П. Е. Щёголевым, частью в наше время С. Б. Ласкиным, с их недомолвками, двусмысленностями, скрывается явно нечто большее, чего никак нельзя объяснить одним лишь чувством любви. Известна жгучая ненависть её к Пушкину до самой смерти. О чём она не жалеет? Не о том ли, что, снедаемая ревностью, именно она написала анонимный пасквиль? [173] Ещё П. И. Бартенев писал: «Есть повод думать, что Пушкин, зная свойства Идалии, оскорблял её и она, из мести, была сочинительницей анонимных писем, из-за которых произошёл поединок». А В.А.Соллогуб вспоминал, что Пушкин в самом конце жизни подозревал в авторстве пасквиля какую-то даму. За какое благородство по отношению к его семейству граф Строганов благодарит Дантеса в письме, отправленном ему вослед? Ответы на все эти вопросы могли дать только непосредственные участники этой подлой интриги, затеянной против Пушкина, но они предпочли промолчать. Нам остаётся искать ответов между строками их писем.

Публикуемые письма адресованы Екатерине Гончаровой (баронессе Геккерен) её женихом, а затем и мужем, Жоржем Дантесом, уже именовавшим себя в качестве якобы приёмного сына голландского посла в России барона де Геккерена также бароном де Геккереном. Оригиналы семи из этих писем принадлежали правнуку Дантеса барону Клоду де Геккерену, умершему 3 мая 1996 года, а ныне принадлежат его наследникам и находятся в их семейном архиве. Общее число писем — двенадцать.

Даты на письмах и записках Дантесом не проставлены.

Второе письмо датируется нами 21-м ноября 1836 года на том основании, что за время краткого пребывания Дмитрия Николаевича Гончарова в Петербурге — по случаю официальной помолвки сестры — Дантес только в этот день находился на дежурстве, вернувшись с которого он и пишет невесте. Удалось найти ещё одно подтверждение данной датировки: газета «Санкт-Петербургские ведомости» за 21 ноября сообщает о представлении в этот день на сцене Александрийского театра оперы Беллини «Пират», которое упоминает в своём письме Дантес, выражая надежду, что опера развлечёт Екатерину.

Девятое письмо датировалось поначалу 22-м декабря 1836 года, поскольку оно содержит упоминание о бале, на котором Дантес не был из-за болезни, но на котором должен был присутствовать двор. Таким балом мог быть бал во дворце княгини Барятинской, состоявшийся как раз 22 декабря 1836 года. Бал у кн. Барятинской почтило своим присутствием царское семейство, но на нём не был официально представлен двор и дипломатический корпус, а если там и оказался барон Геккерен-отец, то в качестве частного лица. Александр Иванович Тургенев записал в своём дневнике 22 декабря: «Вечер на бале у кн. Барятинской, — мила и ласкова. Приезд Государя и Государыни. С наследником и прусским принцем Карлом». Пушкин присутствовал на этом балу, а значит, была на нём, скорее всего, и Екатерина, но всё-таки это был частный бал, который император вскоре покинул вместе с императрицей и цесаревичем. Родилось другое предположение — о рождественском бале-маскараде в Зимнем дворце 26 декабря, также описанном Тургеневым: «В 9-м часу отправился во дворец. Представление дипломатов прусскому принцу. Белая зала. Вход Императора и Императрицы». В числе приглашённых был и Пушкин с женой. Екатерина Николаевна присутствовала как фрейлина. Всего было около тысячи гостей. Именно официальные балы открывались полонезом, на который заранее и ангажировал Геккерен невесту своего приёмного сына. Дантес по болезни не мог присутствовать на балу, а потому Геккерен демонстративно желал при всём свете танцевать первый танец с нею. Таким образом, именно 26-м декабря следует датировать это письмо.

Все письма написаны в дни дежурства Дантеса, его болезни или когда он находился под арестом уже после дуэли с Пушкиным, то есть когда общение его с Екатериной было ограничено перепиской. До нас не дошли встречные послания Екатерины Дантесу, о которых упоминается в его письмах. Об их содержании мы можем в какой-то мере судить по ответам Дантеса. Не слишком этично погружаться в частные письма жениха к его невесте, мужа к жене, даже если они не носят интимного характера, но в данном случае это оправдано тем, что их публикация осветит ещё одним тоненьким лучиком историю дуэли Пушкина, выявит что-то и в облике её самых непосредственных участников.

Этим чувством руководствовался в своё время Павел Елисеевич Щёголев, когда писал свою знаменитую книгу «Дуэль и смерть Пушкина». Из архива Геккеренов Щёголев получил пять писем Дантеса Екатерине, которые он оценил так: «Эта письменная идиллия показывает нам, что Дантес с добросовестностью отнёсся к задаче, возложенной на него судьбой, и попытался в исполнение обязанностей невольного жениха внести тон искреннего увлечения». Самое раннее из писем наиболее характерно для этой идиллии, которая должна была убедить влюблённую Екатерину в обоюдности их чувств и надёжности неожиданно обрушившегося на неё сватовства. Пушкин, как известно, не верил в то, что свадьба состоится, и даже держал на этот счёт пари. Возможно, что Дантес и самого себя, а не только невесту, пытался убедить в том, что он ей писал, к примеру, в одном из писем: «Позвольте мне верить, что Вы счастливы, потому что я так счастлив сегодня утром. Я не мог поговорить с Вами, а сердце моё было полно нежности и ласки к Вам, так как я люблю Вас, милая Катенька, и хочу Вам повторять об этом с той искренностью, которая свойственна моему характеру и которую Вы всегда во мне встретите».