Серена Витале - Черная речка. До и после - К истории дуэли Пушкина

Пушкин в известном своём письме к Геккерену хотел предстать пред ним искусным дипломатом, хорошо осведомлённым о том, «что делается у других»: « Le 2 de novembre Vous eûtes de Mr. votre fils une nouvelle qui vous fit beaucoup de plaisir. Il vous dit… [далее идет неразобранное слово, оканчивающееся на ité], que ma femme cragnait… quelle en perdait la tête…» («Второго ноября Вы получили от вашего сына известие, которое доставило вам большую радость. Он сообщил Вам что моя жена боится [нрзб], что она теряет голову…»).

Но не содержание анонимных писем и не их внешнее оформление указывали на причастность к ним Геккерена, а три факта, названные Пушкиным в трёх строчках, которые он потом зачеркнул, но всё же не так тщательно, чтобы не задать работу нашему воображению. Вторую часть зачёркнутого придаточного предложения можно реконструировать с некоторой долей правдоподобия следующим образом: «que ma femme cragnait un scandale [un éclat, une histoire] au point qu’elle en perdait la tête» («что моя жена до такой степени боится скандала [или же чего-то подобного: "шумихи", попасть в "историю" и т. п.], что теряет от этого голову»). А может быть, именно «vérité» (правда, истина) скрывается за обломком слова, которое нас занимает? И тогда нам придётся принять самую простую версию этой фразы: «Он сказал вам, что я догадывался о правде, что моя жена боялась скандала до такой степени, что потеряла голову».

Даже в рассказе мужа Наталия Николаевна предстает женщиной, которая готова слушать Геккерена — «бесстыжую старуху», загоняющую её в угол, чтобы рассказать о любовных чувствах Дантеса. Почему она сразу же не прервала, решительно и сухо, эти тягостные и щекотливые беседы и не сообщила о них мужу? И зачем — когда, где, как? — Геккерен пытался толкнуть на «опасный путь» жену Пушкина? Вот что писал об этом посланник в письме к Нессельроде от 13 марта 1837 года: «Я якобы подстрекал моего сына к ухаживаниям за г-жою Пушкиной. Обращаюсь к ней самой по этому поводу. Пусть она покажет под присягой, что ей известно, и обвинение падёт само собой. Она сама сможет засвидетельствовать, сколько раз предостерегал я её от пропасти, в которую она летела, она скажет, что в своих разговорах с нею я доводил свою откровенность до выражений, которые должны были её оскорбить, но вместе с тем и открыть ей глаза; по крайней мере, я на это надеялся. Если госпожа Пушкина откажет мне в своём признании, то я обращусь к свидетельству двух особ, двух дам, высокопоставленных и бывших поверенными всех моих тревог, которым я день за днём давал отчёт во всех моих усилиях порвать это пагубное общение» [165] Перевод трёх последних слов выполнен наново. Французский текст — cette funeste liaison , — был переведён неточно. . (Щёголев. С. 322.)

Перед глазами возникают две сцены, исполненные прямо противоположного смысла: коварный совратитель подталкивает молодую супругу к пропасти адюльтера; мудрый советчик пытается удержать молодую женщину, безрассудно ступившую на край этой пропасти, и не останавливается даже перед самыми жестокими оскорблениями — лишь бы не дать ей совершить свой гибельный прыжок.

Mon bien cher ami, je te remercie des deux billets que tu m'as envoyés. Ils m'ont un peu calmé, j'en avais besoin et je t'écris ces quelques mots pour te dire encore [que] je m'en rapporte entièrement à toi quelle que soit la détermination que tu prennes, assuré d'avance que tu agiras mieux que moi dans toute cette affaire.

Mon Dieu, je n'en veux pas à la femme et je suis heureux de la savoir tranquille, mais c'est une grande imprudence ou folie que, du reste, je ne comprends pas ni quel était son but. Un billet demain pour savoir si rien de nouveau n'a eu lieu pendant la nuit, tu ne me dis [pas] non plus si tu as vu la sœur chez la tante, et comment sais-tu qu'elle a avoué les lettres.

Bonsoir, je t'embrasse de cœur,

G. de Heeckeren

Dans tout ceci Catherine est une bonne créature qui se conduit admirablement.

[6 ноября 1836] [166] Письмо датируется на основании содержания и того, что 6 ноября Дантес находился на дежурстве по полку.

Мой драгоценный друг, благодарю за две присланные тобою записки. Они меня немного успокоили, я в этом нуждался и пишу эти несколько слов, чтобы повторить, что всецело на тебя полагаюсь, какое бы решение ты ни принял, так как заранее убеждён, что в этом деле ты станешь действовать успешней, чем я.

Бог мой, я не сетую на женщину [167] Н.Н. Пушкина. и счастлив, зная, что она спокойна, но это страшная неосторожность либо безумие, которого я к тому же не понимаю, равно как и того, какова была её цель. Пришли записку завтра утром, чтоб знать, не случилось ли чего нового за ночь, кроме того, ты не пишешь, виделся ли ты с сестрой [168] Екатерина Николаевна Гончарова. у тётки [169] Екатерина Ивановна Загряжская (1779—1842) — тётка сестёр Гончаровых. и откуда тебе известно, что она призналась насчёт писем.

Доброго вечера, сердечно обнимаю,

Ж. де Геккерен

Во всём этом Екатерина — доброе создание, она ведёт себя восхитительно.

Настоящее письмо было написано в разгаре событий, развернувшихся в начале ноября 1836 года и создавших дуэльную ситуацию, которая разрешилась браком Дантеса и Екатерины Николаевны. 2 ноября, по всей видимости, состоялась подстроенная Идалией Полетикой встреча Наталии Николаевны и Дантеса, положившая начало новому витку интриги против Пушкина. Тайный враг поэта, влюблённая в Дантеса, о чём явно свидетельствуют позднейшие её письма к нему, родственница Наталии Николаевны через графов Строгановых, Полетика приглашает её к себе, сговорившись с Дантесом, который также приезжает в её дом. Вот как вспоминает об этом княгиня В. Ф. Вяземская (по записи П. И. Бартенева) со слов самой Наталии Николаевны, которая приехала к ней тотчас от Полетики «вся впопыхах и с негодованием рассказала, как ей удалось избегнуть настойчивого преследования Дантеса»: «Мадам N по настоянию Гекерна пригласила Пушкину к себе, а сама уехала из дому. Пушкина рассказывала княгине Вяземской и мужу, что, когда она осталась с глазу на глаз с Геккерном, тот вынул пистолет и грозил застрелиться, если она не отдаст ему себя. Пушкина не знала, куда ей деваться от его настояний; она ломала себе руки и стала говорить как можно громче. К счастью, ничего не подозревавшая дочь хозяйки явилась в комнату и гостья бросилась к ней». Покинув предательский дом, она отправилась первым делом за поддержкой и советом к Вяземским, а затем домой. Судя по происходящему далее, Вяземские не советовали Наталии Николаевне рассказывать Пушкину о подстроенном свидании.

Сообщая брату Андрею о преддуэльных событиях, Александр Карамзин писал: «Старик Геккерн сказал госпоже Пушкиной, что он умирает из-за неё, заклиная её спасти его сына, потом стал грозить местью; два дня спустя появились анонимные письма. (Если Геккерн автор этих писем, то это с его стороны была бы жестокая и непонятная нелепость, тем не менее люди, которые должны об этом кое-что знать, говорят, что теперь почти доказано, что это именно он!) За этим последовала исповедь госпожи Пушкиной своему мужу, вызов, а затем женитьба Геккерна…» Это письмо писалось 13 марта 1837 года, по свежим следам трагедии, писалось человеком, поддерживавшим в описываемое время тесные отношения как с Пушкиным, так и с Дантесом.