Ролан Мунье - Убийство Генриха IV

Однако ученик Сарпи, Фульдженцио Миканцио, в пост 1609 г. начал читать проповедь, подготовленную вместе с Беделлом, которая была столь двусмысленна, что, по признанию нунция, точно указать в ней ошибки было трудно. Но нунцию все-таки удалось обнаружить в ней тридцать одно еретическое утверждение. Летом 1609 г. Христиан Ангальтский ради укрепления уз между Светлейшей республикой и Протестантской унией послал в Венецию эмиссара Г. Б. Ленка. Ленк беседовал с Уоттоном, Сарпи, Фульдженцио Миканцио. В марте 1610 г. он был официально признан представителем Протестантской унии. Встал вопрос о передаче командования венецианскими войсками Христиану Ангальтскому, кальвинисту, или же лютеранскому князю.

Но Генриху IV не очень хотелось видеть Венецию протестантской или слишком тесно связанной с протестантами. Он опасался, что, если европейские протестанты получат столь сильное подкрепление, ими будет еще трудней манипулировать. С другой стороны, партии сторонников протестантов в сенате была не очень по вкусу политика Генриха, пытавшегося втянуть Венецию в войну с Габсбургами. Поэтому Генрих IV решил нанести смертельный удар этой партии. Когда письмо Диодати от 8 мая 1609 г. попало в его руки, он переслал его в Венецию, где оно было прочитано при всем сенате. Интриги Сарпи и Фульдженцио Миканцио были разоблачены. Никодемиты в сенате больше не посмели проявлять активность. Сенат запретил Миканцио с 1610 г. продолжать проповеди. Папа Павел V поблагодарил французского короля собственноручным письмом.

Кто осмелится утверждать, что гибкая, тонкая, учитывающая ситуацию и возможности политика, которую проводил Генрих IV, не отвечала лучше всего интересам Франции, а может быть, даже интересам католицизма? Нужно было примирять противоположности и удерживать в равновесии враждебные друг другу силы. Может быть, Генрих был более искренним римским католиком, чем считали «добрые католики». Может быть, в беседе с Ледигьером 17 октября 1609 г. в Фонтенбло он выразил свои сокровенные мысли: «Он (Генрих IV) знал, что люди [протестантской] религии сетуют на то, что в интересах короля желать их обращения; но он отвечал, что может обладать по меньшей мере такой же свободой, как пасторы и прочие [приверженцы] так называемой реформатской религии, каковые все дни желают, чтобы католики обратились в их религию. Что как король и как частный человек он имеет два желания: как частный человек он желает, чтобы во всем государстве была лишь одна религия; как король он желает того же, тем не менее умеет собой управлять и даже использует тех и других там, где нужно…» [248] Yve La Brière. Edit de Nantes // Etudes. 1904. T. XCIX. P. 58–63. . Генрих IV хотел бы торжества одного католицизма, но считал себя обязанным давать возможность католикам и протестантам жить вместе в одной стране.

Но как могли судить об этой политике и ее авторе радикальные католики, ставящие выше всего интересы католицизма, спасение души и воспринимавшие это спасение до крайности однобоко? Разве король упорно не противился публикации решений Тридентского собора? Разве он, осуществляя назначения на церковные должности, не нарушал декреты? Разве он не пытался постоянно помочь Иакову I — еретику и врагу папы? Разве он не помешал верховному понтифику подавить сопротивление Венеции — государства схизматического, склонного к ереси, враждебного папе? Разве он не позволял галликанцам поддерживать Иакова I и Паоло Сарпи? Разве тем самым не выявилось, что повсюду и всегда король играл на руку еретикам и схизматикам, в ущерб примату верховного суверена? Его атака на друзей протестантов в Венеции? Но ведь в этом были замешаны личные интересы! Разве не следовало из всего этого сделать вывод, что его обращение было всего лишь притворством и объяснялось то ли желанием служить протестантизму, то ли неумеренной жаждой власти? Что в глубине души он остался еретиком, а может, и хуже — равнодушным к религии, прагматичным атеистом, который заботился только о самом себе, которого волновали лишь воздаваемые ему почести, слава, выгоды? Разве, таким образом, данное ему отпущение грехов не утрачивало силу? А значит, разве не были иллюзорными его права на корону? Не был ли нетерпимым позором тот факт, что престол Франции незаконно занимает этот еретик, а может быть, и отступник? Разве в его лице подданные не имели дело с тираном-узурпатором? Разве не было долгом всякого «доброго католика» избавить от него королевство и христианский мир, который он вел к религиозному упадку, к погибели для душ, избавить, если надо, путем убийства — в данном случае рекомендуемого и похвального, которое было бы в сущности казнью? Вот как думал Равальяк и все «потенциальные Равальяки».

Династическая проблема, вопрос искренности королевского обращения и достоверности отпущения ему грехов, решить которые мы пытались при помощи рассмотрения внешней и религиозной политики Генриха IV, для «добрых католиков» разрешались следующим выводом: «Генрих IV — тиран-узурпатор», что дает нам меньшую посылку нашего силлогизма. Следовательно, в силу большей посылки: «Убить тирана-узурпатора вправе любой» всякий «добрый католик» вроде Равальяка мог считать себя свободным от обязанности соблюдать пятую заповедь Бога «Не убий» и правомочным поразить тирана. Таким образом, мы решили поставленную перед нами проблему коллективной психологии и на том могли бы остановиться. Читатель поймет, с какой радостью я бы так и сделал. Но представляется нужным бегло обозреть другие действия Генриха IV, которые по своей природе могли укрепить его противников в убеждении, что он тиран, хотя сами по себе эти действия могли аттестовать его только как «тирана по действиям», убивать которого непозволительно, против которого есть законное право восстать при условии, что восстание возглавят люди, обладающие официальной властью: князья, должностные лица, сеньоры.

Фискальная проблема

Первый вид действий, по которым Генриха IV можно было расценить как «тирана по действиям», — это меры, принимавшиеся для решения фискальной проблемы. Управление финансами со стороны Генриха и со стороны Рони, ставшего в 1606 г. герцогом де Сюлли, члена Финансового совета с 1596 г., несомненно, главного советника Генриха IV по финансовым вопросам с 1599 г., хотя суперинтендантом финансов он никогда и не был, могло повлечь за собой обвинение в тирании. Добрую репутацию у историков их действия заслужили благодаря двум достижениям: частичной выплате иностранного долга, сделанного при Лиге, и созданию казны Бастилии (Trésor de la Bastille). По данным Сюлли, все долги государства по состоянию на 1599 г. составляли 296 620 252 ливра 6 су 2 денье. По мнению современников — около 200 миллионов. Из этой суммы Франция была должна 68 682 052 ливра 6 су 2 денье иностранным государствам: Англии — 7 370 800 ливров, швейцарским кантонам — 35 823 477 ливров 6 су 2 денье, князьям и городам Германии — 14 689 834 ливра, Нидерландам — 9 275 400 ливров, Тоскане — 3 522 541 ливр. Именно чтобы погасить часть долга Тоскане, Генрих IV и женился 5 октября 1600 г. на Марии Медичи, получив 600 000 экю приданого, из которых 350 000 экю выплачивалось наличными, а на остальную сумму уменьшалась задолженность французского короля. Сюлли занялся сокращением внешнего долга. Ему удалось выплатить значительные суммы. 30 сентября 1602 г. Франция заплатила голландцам 3 600 000 ливров. В 1607 г., по утверждению Сюлли, он выплатил швейцарцам 17 350 000 ливров. В действительности он передал им, вероятно, всего девять миллионов ливров. Но он воспользовался тревогами своих кредиторов, чтобы заключить выгодные соглашения, или «partis», с деловыми людьми, «partisans», которые за изрядный барыш брались убедить кредиторов принять незначительную часть долга в качестве полной выплаты. Именно долги, погашенные таким образом, Сюлли засчитывает как реально выплаченные суммы. Несмотря на этот вид банкротства, в 1610 г. он еще оставался должен иностранцам крупные суммы. В 1612 г. Франция все еще должна была ежегодно выплачивать Флоренции по 100 000 ливров [249] Louis Batiffol. La vie intime d'une Reine de France au XVIIe siècle: Marie de Médicis. Paris, 1931. T. I. P. 22. .