Ролан Мунье - Убийство Генриха IV

Все старые чиновники ощутили опасность. Корпоративный дух и чувство социальной группы объединили всех чиновников, лигерских и наварристских, против притязаний алчных аристократов-лигеров. Лигерские парламенты отказывались принимать новых ставленников Майенна. Лигерские чиновники упорно обращались с наварристскими как с полноправными чиновниками. Когда один дижонский лигер назвал президента парламента-наварриста «бывшим президентом», лигерские чиновники возразили: «Кто был президентом, не может быть лишен этого звания». Лигерские чиновники Бургундского парламента называли чиновников наварристского парламента «президентом и советниками, ныне пребывающими в Сомюре». Наконец, постепенно поняв, что сильный, «абсолютный» король и монархинеская централизация необходимы, чтобы они сами обладали властью и влиянием, лигерские чиновники бежали из лигерских городов, отказались от подрывной деятельности, соединились с чиновниками-наварристами и воссоздали вместе с ними чиновничьи корпорации, которые поправили государственные финансы, восстановили систему управления, набрали войска и повели борьбу на стороне Генриха IV. Те, кто остался в лигерских городах, становились умеренными, колеблющимися, «политиками». Они «подготавливали» население и сдавали города королю. Чиновники, заботясь о сохранении своих мест, внесли немалый вклад в возвращение королевства своему королю. Победа Генриха IV была победой чиновников, крупной должностной буржуазии и должностного дворянства. Генрих был великим гарантом приобретенных мест и великим покровителем общественных положений, связанных с выполнением государственной службы и порождавших крупнейшие частные состояния того времени. Поэтому, когда в 1596 г. нотабли потребовали от него одновременно и постов для дворян, и отмены продажности должностей, и упразднения клятвы в том, что имярек ничего не заплатил, чтобы получить доступ к судейской должности, он все понял и попытался лишь упразднить некоторые должности, чтобы повысить значимость остающихся. То есть он пытался удовлетворять чиновников при условии, что они будут хорошо ему служить. Это было соглашение между королем и должностным дворянством в ущерб родовому дворянству и всей буржуазии, которая не служила. Это соглашение подкреплялось ежегодным сбором.

Последним оплотом против фактической квазинаследственности должностей была оговорка о сорока днях. Канцелярия включала в гарантийные письма (lettres de provision), позволявшие уступать должность, такое условие: «Если только уступающий еще остается в живых в течение сорока дней после настоящей даты». Гарантийные письма датировались днем, когда выплачивался сбор за уступку, и с момента выплаты сбора отсчитывались сорок дней. Но поскольку сбор устанавливался Советом и его могли не считать недели три или месяц, сорокадневный срок растягивался до двух-трех месяцев. Таким образом, чиновники не могли уступать должность на смертном одре. Иначе конец мог их настичь до истечения сорока дней и должность утрачивалась для семьи. В те времена жестоких и внезапных эпидемий, скоропостижных кончин от распространения инфекций риск был велик.

Поскольку король в 1597 г. отменил все права преемственности, возместив их рентами, чиновники оказались в более жесткой зависимости от оговорки о сорока днях. Они были вынуждены прибегать к подлогам. Семья скрывала смерть чиновника и хранила его тело на ложе, засолив его, «как поступают со свиньей». Семья одного президента Тулузского парламента заплатила сбор за уступку через двенадцать дней после смерти уступающего, семья одного советника — через пять дней. Следовательно, им надо было хранить тела сорок пять и пятьдесят два дня [274] Roland Mousnier. Vénalité des Offices… P. 206–207. . Иные чиновники откровенно мечтали о чисто феодальном пожаловании должностей. Адвокат-галликанец Жак Лешасье, с которым впоследствии переписывался Паоло Сарпи, выдвинул один план, вероятно, вдохновленный Парижским парламентом. По этому плану король должен был даровать должности, жалуя одних дворянством и передавая им должность как фьеф, другим в виде цензивы. Чиновники бы выполняли долг верности и получали права вассалов по отношению к королю, сохранявшему «прямую» власть сеньора над новыми фьефами и цензивами. Но чиновники имели бы «полезную» власть сеньора, то есть право отправлять должности и пользоваться их плодами, продавать их, дробить, передавать по наследству, делить. Должности стали бы настоящей собственностью. Они сделались бы полностью наследственными и родовыми. Но только, коль скоро они предполагали исполнение государственных функций, последние, став наследственными, родовыми вотчинами, были бы распылены по частным владениям, а король бы лишился их. Франция оказалась бы в ситуации, аналогичной ситуации X века, с новыми всемогущими феодалами, слабым государством и символическим королем [275] Roland Mousnier. Vénalité des Offices… P. 558–559. .

Поскольку Генрих IV нуждался в деньгах, он прислушался к предложениям одного «партизана», Шарля Поле, которые могли примирить желания чиновников и стремление сохранить права короля и государства. 12 декабря 1604 г. королевская декларация оповестила чиновников, что они могут избавиться от правила о сорока днях. Если они будут ежегодно платить страховой взнос — шестидесятую часть стоимости, в которую Совет оценит их должность, — они смогут впоследствии уступить ее, и если даже они умрут до истечения сорокового дня, уступка останется действительной, и эту должность получит тот, кому ее предназначали; должность либо ее стоимость, если чиновник уступит ее постороннему, останется в семье. Наследственность должностей могла установиться окончательно. Страховой взнос носил официальное название «ежегодного сбора». В обиходе общество вскоре окрестило его «полеттой». Взимание ежегодного сбора, сборов за уступку, продажа должностей, вакантных или новых, были отданы на откуп Шарлю Поле.

Ежегодный взнос придавал чиновникам уверенность. Он имел огромный успех. В 1608 г. юрист Луазо своими глазами видел, с каким рвением чиновники выплачивают полет-ту. «В начале января нынешнего 1608 г., в морозы, я, будучи в Париже, однажды вечером вздумал заехать к одному партизану ежегодного сбора за должности, чтобы побеседовать с ним на эту тему. В то время он был чересчур занят. Я неудачно выбрал время. Я обнаружил в его доме большую толпу чиновников, спешивших и толкавшихся, первый из которых вручал ему деньги; никто из них, придя с улицы обутым, не поленился разуться. Я заметил, что по мере того, как их отпускали, они направлялись прямо к нотариусу, живущему довольно близко, чтобы заверить свои полномочия на уступку, и, казалось, они идут словно по льду, опасаясь сделать неверный шаг, — так они боялись умереть в дороге. Потом, когда сгустилась тьма и партизан закрыл свой реестр, до меня донесся громкий ропот собравшихся, каковые продолжали осаждать его, настаивая, чтобы он принял их деньги, ибо говорили, что не знают, не умрут ли этой ночью» [276] Charles Loyseau. Cinq Livres du droit des Offices. Chasteaudun, 1610. In-folio. Liv. II. Ch. X. P. 263. . Чиновники были признательны королю за милость введения «ежегодного сбора». Согласие между королем и должностным дворянством укрепилось.