Ролан Мунье - Убийство Генриха IV

Но, коль скоро считалось, что именно ежегодный сбор, или полетта, вызвал вздорожание должностей и обеспечил их наследование, тем самым перекрыв дворянам доступ к ним, то дворяне повели атаку на него. 12 ноября 1614 г. в палате дворянства маркиз д’Юрфе предложил попросить у короля отсрочить направление в провинции квитанций по оплате ежегодного сбора. Это было прелюдией к отмене полетты, которой требовали многие отдельные «наказы». Дворянство рассчитывало, что подорожанию должностей будет положен предел. Действительно, должность советника Парижского парламента для частных лиц в 1597 г. продавалась за 11 тыс. турских ливров, в 1606 г. — за 21 тыс., в 1614 г. — за 55 тыс., в 1617 г. — за 67 500. С 1597 по 1617 г. цена на такие должности выросла в 6,1 раза. Это вздорожание было куда больше, чем могло быть вызвано снижением реальной стоимости турского ливра: за этот счет цены на должности возросли бы только в 1,13 раза. Это вздорожание было куда больше, чем вздорожание зерна в Париже, а средства, которые дворяне могли получать за счет сеньориальной и земельной рент, росли медленнее, чем цены на должности.

Поэтому предложение маркиза д’Юрфе 13 ноября было принято дворянством, 14 ноября — духовенством. Его передали третьему сословию, которое на него согласилось. Действительно, «наказы», составленные собраниями третьего сословия в бальяжах и сенешальствах, требовали прекращения продажи должностей, отмены ежегодного сбора, избрания чиновников или хотя бы их выбора королем из списка избранных кандидатов. Делегаты третьего сословия не могли открыто проигнорировать мандат, который им вручили избиратели. Но чиновники, составлявшие большинство палаты третьего сословия, нашли, как отразить удар. Вместе с отменой продажности должностей и отсрочки направления квитанций об оплате ежегодного сбора они потребовали отмены оговорки о сорока днях, последнего оплота против полной наследственности, что было бы для них прекрасной компенсацией за исчезновение ежегодного сбора, и отсрочки направления указов о выплате тальи с расчетом уменьшить ее на четыре миллиона. Таким образом они делали хорошую мину, изображая, что радеют за народ. Но тем самым Генеральные штаты создали бы дефицит в 5 600 000 ливров в королевском бюджете — не менее 4 млн за счет тальи и 1 600 000, которых не принесет ежегодный сбор. В таком случае, чтобы компенсировать эту потерю, третье сословие просило урезать на 5 600 000 ливров пенсии для дворян. То есть на пинок ответили пинком. Все свои просьбы третье сословие объединило, объявив, что они составляют нерасторжимое целое. Поскольку дворянство не могло обойтись без пенсий, это значило вынудить его отказаться от отмены продажности должностей.

Дворяне квалифицировали предложения третьего сословия как «смехотворные». Они потребовали отделить предложение об отсрочке направления квитанций на оплату ежегодного сбора от остальных. Третье сословие не согласилось. 17 ноября духовенство и дворянство — с одной стороны, третье сословие — с другой, представили свои предложения королю. Этот день, 17 ноября, был решающим. Представляя королю разные комплексы просьб и по отдельности, сословия наделяли его ролью арбитра. Отныне правительство знало, как ему остаться хозяином положения. Оно сочло выгодным воспользоваться распрей, тянуть с ответом как можно дольше, удовлетворить только часть просьб каждого сословия, чтобы вернее сохранить рознь между ними и зависимость их от него, и таким образом, следя, чтобы они оставались разобщенными и бессильными, дождаться момента, когда они передадут ему наказы, и распустить, не дав возможности ослабить королевскую власть. С этого дня всякую надежду ограничить власть монарха, если такая надежда была, следовало оставить. Генеральные штаты уже не могли стать национальным собранием, их делегатам предстояло быть лишь выборными от подданных короля, которых направили к сюзерену, чтобы они верно служили ему советом.

Ссора двух сословий, дворянства и третьего, обострялась. Президент Саварон, излагая 17 ноября позицию третьего сословия, выступил в защиту ежегодного сбора: «Не из-за него дворянство лишилось почестей, положенных судейским, и отрезало себе доступ к ним, а из-за мнения, в котором они пребывают уже долгие годы: якобы наука и учение ослабляют храбрость и делают благородство трусливым и малодушным». Он ополчился на пенсии и сказал, «что неприлично и несправедливо, чтобы за службу королю, представляющую собой природный долг дворянства, и за верность ему оно принимало деньги, что ныне делает через посредство пенсий». Это было обидно. А дальнейшее просто оскорбительно. Саварону приписывают такие слова: «Его Величество принужден покупать их верность за деньги, и эти чрезмерные расходы довели народ до того, что он щиплет траву на пастбищах, как скот». Дворяне заволновались. Некоторые оскорбляли Саварона и угрожали ему. Один из них заявил, что надо отдать г-на Саварона пажам и лакеям. Дворянство потребовало направления депутации от третьего сословия с декларацией, что последнее не желало оскорблять дворян. Духовенство предложило свое посредничество. Третье сословие согласилось и 24 ноября отрядило для этого гражданского судью Парижа Анри де Мема. Но в палате дворянства Мем не смог удержаться от знаменитых слов, «что три сословия — это три брата, дети их общей матери, Франции… из которых духовенство-старший, дворянство — средний, а третье сословие — младший. Что, исходя из этого соображения, третье сословие всегда признавало господ дворян стоящими несколько выше, чем оно… но и дворянство должно признавать третье сословие своим братом и не презирать его, ни во что не ставя, ибо в его [третьего сословия] числе есть ряд уважаемых особ, имеющих должности и чины… и как, кстати, в обычных семьях нередко бывает, старшие братья умаляют престиж дома, а младшие восстанавливают его и приносят ему славу…». Эти слова подняли бурю в рядах дворян. Дворянство жаловалось, что посланник третьего сословия вместо удовлетворения нанес им новые, еще более тяжкие оскорбления. 26 ноября дворяне в полном составе отправились с жалобой к королю. Их глава Боффремон, барон де Сеннесе, изложил, каким позором покрыто его сословие, оскорбленное третьим: «Сословие, состоящее из городского и деревенского народа, причем последний почти весь обязан оммажем и подсуден двум первым сословиям, представлено горожанами, буржуа, купцами, ремесленниками и несколькими чиновниками. И они-то, не сознавая своего положения, без ведома тех, кого они представляют, желают равняться с нами. Я опозорен, государь… Соблаговолите, сир, вынести свое мнение об этом и, издав судебную декларацию по всей форме, заставьте их выполнять их долг». Слова Боффремона вызвали единодушное одобрение дворянства. Возвращаясь, дворяне говорили: «Мы не хотим, чтобы сыновья сапожников и башмачников называли нас братьями. Между нами и ними такая же разница, как между господином и слугой».