Инесса Магилина - Посольство монахов-кармелитов в России. Смутное время глазами иностранцев. 1604-1612 гг.

Наши отцы-миссионеры имели полную возможность в течение первых 27 дней плавания составить себе представление об этих краях и их жителях. 20 августа они очень удачно завершили две трети пути, достигнув Царицына. Но там их ожидали новые неприятности. Расположенный на Волге в том месте, где она сближается с Доном, Царицын в те времена был мало чем примечателен. Он насчитывал чуть более сотни домов. Была там, однако, крепость, но она, по словам отца Евсевия, «казалась более пригодной содержать мародеров, чем оказывать сопротивление корпусу регулярных войск». Прибыв на это место, московские послы узнали, что царю противостоит значительная оппозиция. Новость (верная или ложная) о том, что Дмитрий избежал кинжала заговорщиков, мало-помалу распространилась по всем провинциям империи, вызывая различные чувства. Один самозванец, выдавший себя за брата этого царевича, ловко воспользовался общим смятением и смог поднять жителей Астрахани и ее окрестностей против Василия Шуйского. Ему не составляло труда привлечь казаков на свою сторону. Это был суровый кочующий народ, населяющий обширные равнины, орошаемые Доном и расположенные по другую сторону от горного хребта, который на западе закрывает бассейн Волги. Их врожденная привязанность к тому, в ком они видели законного владельца московского трона, усилилась от присутствия двух племянников Дмитрия – сыновей Федора, которые, надеясь на их верность, жили среди них со времени узурпации власти Борисом. Под предводительством старшего из братьев армия казаков, к которой присоединилось большое количество московитов, двинулась к Москве, отстаивать права Дмитрия.

Тем временем Василий отправил в Астрахань двух офицеров своего двора с миссией усмирения умов. Они должны были не скупиться на прекрасные обещания, а если обещания не подействуют, то прибегнуть к жестоким угрозам. Однако повстанцы оказались совершенно равнодушны и к первому, и ко второму. Осыпав Василия проклятиями и оскорблениями, называя ею отцеубийцей и узурпатором, они схватили обоих послов и нескольких знатных особ, которые открыто признали нового правителя, и скинули их с вершины башни, не дав им времени опомниться. Тогда Василий направил против восставшего города армию из 20 тысяч человек под предводительством ловкого и храброго капитана. Прибыв под стены Астрахани, капитан тщетно попытался найти возможность убедить открыть двери города, но ему ничего не оставалось, как осадить город и начать боевые действия.

Таким образом обстояли дела, когда маленький флот с нашими путешественниками достиг Царицына. Разобравшись в ситуации, московские послы были весьма озадачены, так как было в равной степени опасно как останавливаться, так и продолжать плавание до Астрахани. В самом деле, население Царицына было весьма склонно поддерживать Дмитрия, и было сдержанным только в проявлении своего отношения к воеводе, который вовремя успел распространить на месте осады Астрахани благоприятные новости в пользу Василия. Учитывая все это, послы приняли решение, казавшееся им абсолютно разумным: они остановятся, но из лодок выходить не будут до тех пор, пока не узнают о капитуляции осажденного города. «Это не долго продлится, – думали они, – и скоро караван сможет отправиться снова в путь». Сразу же скажем, что они обманулись в своем ожидании: прошло много времени, прежде чем в Царицыне узнали, что армия Василия была вынуждена снять осаду и расположиться зимними лагерями по волжскому берегу в девяти километрах от Астрахани.

Шли дни, не принося никаких перемен в положении путешественников. Наши миссионеры скоро с досадой осознали, что решение, принятое московскими послами, не согласуется с их личными планами. Холодное время года было у порога: вот-вот могли возникнуть новые политические осложнения и подвергнуть опасности судьбу иностранцев: задерживаться и дальше означало отложить путешествие на неопределенный срок, а возможно, и сделать его совсем невыполнимым. Посоветовавшись, монахи решили, что двое из них, о. Павел-Симон и о. Иоанн-Фаддей, тайно отправятся и будут искать возможность проникнуть в Астрахань, где, используя имя Дмитрия, их бывшего покровителя, будут стараться заполучить свободу передвижения для себя и своих товарищей. Это был смелый план, он показывал большое мужество наших отцов-миссионеров. Но Господу было угодно помешать его осуществлению. Отъезд был назначен на 7 сентября, канун праздника Рождества Богородицы, но именно в ночь, которая предшествовала празднику, о. Павел-Симон слег в постель в сильном жару, который не отпускал его в течение месяца и неоднократно подвергал его жизнь опасности. Невозможно выразить, какие муки пришлось испытать служителю Всевышнего во время этой болезни, учитывая то, что не было ни врача, ни лекарств. Чтобы облегчить жажду, которую он испытывал по причине лихорадочного состояния, неотесанные жители побережья могли предложить только отвратительное вино, в котором они кипятили растолченные головки чеснока. В такой экстремальной ситуации о. Павел-Симон надеялся на милость Небесного Врача; его компаньоны присоединились к нему в совместной молитве, обращенной к Всевышнему. И их вера была не напрасной: в то время, когда казалось, что больной вот-вот перестанет дышать, к нему вдруг полностью возвратилось здоровье.

Наступил октябрь, стали ощутимы суровые признаки зимы. Для путешественников стало невозможным дальнейшее пребывание в лодках. Московские послы по-прежнему придерживались мнения, что нельзя двигаться дальше до тех пор, пока Астрахань не будет возвращена; они решили, что нужно высадиться на берег и устроиться, как получится, у жителей Царицына. Тогда миссионеры и посол Персии стали просить, чтобы хотя бы им было разрешено отправиться в Астрахань, потому что их положение по отношению к повстанцам было иным, чем у москвичей. Но им было заявлено, что воля царя состояла в том, чтобы они не расставались, и что они должны этому подчиняться.

Понятно, что наши миссионеры испытывали горькую досаду оттого, что вынуждены были застрять в Царицыне на всю зиму и, таким образом, отложить свое прибытие в Персию, единственную цель их устремлений. Но могли ли они предвидеть все то, что их ожидало? Телесные и душевные страдания, которые они претерпели в Царицыне, таковы, что ужас охватывает при их упоминании. Они бы казались невероятными, если бы наши отцы, честность которых не вызывает никакого сомнения, не упомянули о них в донесениях о своем путешествии.