Наталья Пушкарева - Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.)

Евгения Гинзбург пишет о том, как в этапе на Колыму женщины вспоминают о днях, проведенных с детьми накануне ареста: «Плотина прорвалась. Теперь вспоминают все. В сумерки седьмого вагона входят улыбки детей и детские слезы. И голоса Юрок, Славок, Ирочек, которые спрашивают: “Где ты, мама?”». [550]Массовую истерику, вызванную воспоминаниями о детях в лагере, описывает Грановская: «Грузинки <...> начали плакать: ’’Где наши дети, что с ними?” За грузинками стали рыдать и все другие, а было нас пять тысяч, и стоял стон, да такой силы как ураган. Прибежало начальство, стало спрашивать, угрожать <...> обещали разрешить писать детям». [551]Евгения Гинзбург вспоминает: «Вспышка массового отчаяния. Коллективные рыдания с выкриками: “Сыночек! Доченька моя!” А после таких приступов — назойливая мечта о смерти. Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас». [552]Действительно, были случаи попыток самоубийства после массовых истерик: «Вскоре пришли и первые ответы от детей, которые, конечно, вызвали горькие слезы. Человек десять молодых, красивых женщин сошли с ума. Одну грузинку вытащили из колодца, другие, не переставая, пытались покончить с собой». [553]

В томском лагере Ксения Мсдведская была свидетелем того, как плакали женщины, видевшие расставание матери с годовалой дочерью [554]Елочкой, которую взяла на воспитание бабушка: «В нашей камере все плакали и лаже рыдали. У одной из наших женщин начался приступ эпилепсии — одни держали ей руки, другие — ноги, а третьи — голову. Старались нс дать ей биться об пол». [555]Судьба Елочки была еще завидной: бабушке разрешили взять внучку из лагеря на воспитание. Чаще всего малолетних детей заключенных из лагерей отправляли в детские дома. О расставании с полуторагодовалым ребенком вспоминает Наталья Костенко: «Стали у меня его из рук брать. Он за мою шею цепляется: “Мама, мама!” Я его держу и нс отдаю <...> Ну, конечно, принесли наручники, заковали меня и потащили силой. Игорь у надзирателя из рук вырывается, кричит. Я и не помню, как меня на этап отправили, можно сказать, без сознания была. Кто-то из женщин мои вещи собрал, кто-то в этапе их вез. Привезли в другую зону, на швейку. Я и работать не могу, и ночами не сплю, плачу и плачу». [556]Ребенок был взят государством и обществом, чтобы воспитать его в духе партии и социализма. Нс об этом ли были последние кадры кинофильма «Цирк»? Ребенка берет на воспитание общество, а мать идет в колонне. «Теперь понимаешь?» — «Теперь понимаешь!»

Материнство в лагере было мучением. [557]Кроме того, карательная система работала так, что но выходе на волю материнство часто становилось невозможным. Наказания, которым подвергались женщины, нередко навсегда лишали их возможности иметь ребенка. О заключении в ледяной карцер или штрафной изолятор (ШИЗО) пишут очень многие — и жертвы, и свидетели. В ледяной карцер сажали и Ариадну Эфрон, и Валентину Иевлеву, и Анну Зборовскую. В постстали некие годы лагерное начальство откровенно и со знанием дела говорило о ШИЗО Ирине Ратушинской, «как там холодно, да как там плохо, да как там здоровые калеками становятся. Бьет по самому уязвимому месту женской души: “Да как же вы рожать будете после 111 ИЗО?”». [558]

Пребывание в тюрьмах и исправительно-трудовых лагерях всегда особенно тяжело для женщин хотя бы потому, что места заключения были созданы мужчинами и для мужчин. Насилие над женщинами в заключении рассматривается как естественный порядок вещей: насилие — это власть и контроль, а власть и контроль в местах лишения свободы принадлежали и принадлежат преимущественно мужчинам. Методы работы ГУЛАГа в целом и в частности, преступления против женщин и до сегодняшнего дня не изучены. Во время массовых реабилитаций сами жертвы репрессий не имели возможности привлечь преступников к уголовной ответственности и сделать такие преступления достоянием гласности и общественного осуждения. Процесс реабилитации бывших заключенных не перешел в процесс уголовного преследования тех, кто систематически нарушал законы страны. Он не коснулся власти как таковой. Впрочем, преступления против женщин не стали бы и рассматриваться — сексуальные преступления практически недоказуемы, а время работало и работает против справедливости: уходят из жизни жертвы преступлений, свидетели и сами преступники. Доминантой в коллективной памяти эпохи 1УЛАГа стало не преступление против личности, а страх перед силой и властью. Сын Натальи Костенко, по се словам, «ничего не помнит, да и не хочет помнить». [559]

Официальные документы не рассказывают всей правды о преступлениях против женщин. Свидетельствуют о преступлениях только письма и мемуары, которые лишь слегка приподнимают завесу над преступлениями. Виновные не понесли никакого наказания. Следовательно, все их преступления могут и будут повторяться. «Теперь понимаешь?» — «Теперь понимаешь!»

Игорь Кон

Одна из глобальных проблем современной цивилизации — ликвидация телесных наказаний детей. [560]Совет Европы и ООН добиваются их полного запрещения, считая не формой воспитательного воздействия, а нарушением прав ребенка и физическим насилием над ним. «Любое телесное наказание детей является нарушением их основных прав на человеческое достоинство и физическую неприкосновенность. Тот факт, что эти телесные наказания по-прежнему остаются законными в ряде государств, нарушает основополагающее право детей на такую юридическую защиту, как и у взрослых. В европейских обществах запрещено бить людей, а дети — это люди. Необходимо положить конец общественной и правовой приемлемости телесных наказаний детей». [561]

Эта тема широко обсуждается и в России. По данным комитета Государственной думы по делам женщин, семьи и молодежи (2001 г.), в России около 2 млн детей в возрасте до 14 лет ежегодно подвергаются избиению в семье. Более 50 тыс. таких ребят убегают из дома. При этом мальчиков бьют в три раза чаще, чем девочек. Две трети избитых — дошкольники. 10 % зверски избитых и помещенных в стационар детей умирают. Число избиваемых детей ежегодно растет. По опросам правозащитных организаций, около 60 % детей сталкиваются с насилием в семье, а 30 % — в школах. Уголовная статистика отражает лишь 5—10 % реального количества избиений. [562]Согласно государственному докладу «О Положении детей в Российской Федерации», в 2004 г. было зарегистрировано около 50 тыс. преступлений против несовершеннолетних, более 2000 детей ежегодно погибает от убийств и тяжких телесных повреждений. По результатам исследований разных авторов, распространенность случаев насилия над детьми составляет от 3 % до 30 %. [563]По информации, приведенной в публичном выступлении президента РФ Д. А. Медведева, в 2008 г. жертвами насилия в России стали 126 тыс. детей, из которых 1914 детей погибли, 12,5 тыс. числятся в розыске. Потенциальными жертвами насилия считаются еще 760 тыс. детей, живущих в социально опасных условиях. Проблема, по мнению Медведева, «выходит за рамки собственно правоохранительной деятельности». [564]