Робер Фавтье - Капетинги и Франция

11 августа 1297 г. папа Бонифаций VIII торжественной буллой причислил Людовика IX к лику святых, почитаемых церковью; но жители королевства не дожидались решения церкви, чтобы уверовать в святость своего короля. Гийом де Сен-Патю рассказывает нам историю об одном чуде, приписываемом мощам Людовика Святого: даже до того, как последние достигли усыпальницы Сен-Дени, подле вяза у Бонней-сюр-Марн прикосновение к ним излечило больного ребенка [62] Les miracles de Saint Louis. Éd. Percivai B. Fay. Paris, 1939. (Classiques français du Moyen Age), p. 173–174. . Этот же автор нам показывает в 1272 г. бедную горбатую старуху, передвигающуюся на костылях, которая заявила своим соседям, «что хочет отправиться на могилу Людовика Святого, где надеется излечиться» [63] Op. cit. p. 134. .

Наследовать такому королю, очевидно, было нелегко, и репутация его сына Филиппа III Смелого несколько пострадала от этого блестящего соседства. По правде говоря, этот государь, не слишком умный, старался, но безуспешно, верно следовать по стопам своего отца. Все же надо отдать ему должное и не слишком упрекать сей посредственный ум. Он мог резко отрицательно отреагировать на отцовскую политику и подорвать дело Людовика Святого, Бланки Кастильской и Филиппа-Августа. И более умный достиг бы этого. Он же довольствовался тем, что удержал хороших слуг, оставленных ему отцом, собирая плоды мудрой политики своих родителей, а эти плоды включали огромное наследство его дяди Альфонса де Пуатье, т. е. почти целиком лангедокский Юг, присоединенный к домену в 1271 г. Также во время его правления был заключен брак, ведущий к расширению домена за счет графств Шампанского и Бри. В общем, этот столь хулимый монарх является одновременно тем, в правление которого королевский домен вырос более всего. И в целом в течение пятнадцати лет его правления поддерживался мир. Но мы не смогли бы приписать ему иной заслуги, кроме той, что он оставил служить старых советников Людовика Святого в течение некоторого времени. Его же личные действия в целом расцениваются как полностью негативные.

И это счастье, если судить по тому, что произошло, когда под воздействием своей второй жены, юной Марии Брабантской, он порвал с мудрой отцовской политикой, чтобы броситься в арагонскую авантюру, в которой участвовал также Карл Анжуйский, его дядя. Но судьба снова оказалась милостивой к династии. Огромная экспедиция в Каталонию, отяготившая финансы королевства, провалилась самым жалким образом. Король Филипп III умер во время отступления в Перпиньяне 5 октября 1285 г., не имея времени окончательно завершить начатое дело, дав, однако, печальный пример первой завоевательной войны, предпринятой французским королем за пределами королевства.

К счастью, он оставил после себя сына-наследника, для которого этот урок не прошел даром. Филипп Красивый — государь, мнения о котором различны, но все соглашаются с тем, чтобы признать наиважнейшими тридцать лет его правления. Высокого роста и красивый, как его отец и сыновья, наследующие ему, безукоризненного поведения, холодный, молчаливый, образованный, храбрый, благожелательный, одним он казался великим королем; другие, основываясь на утверждениях более или менее осведомленных хронистов, считают его вялым человеком, руководимым своими малопочтенными советниками. Длительное изучение его правления приводит нас к мысли, что это был великий король, поддерживающий советников, не подвергавший никого опале, впоследствии или понимая их, если они проявляли инициативу в его политике, или полагая, что они хорошо исполнили его приказы, когда инициатива исходила от него [64] Возможно, хотя и нельзя сказать абсолютно точно, так как текст можно интерпретировать по-разному, что Филипп Красивый на своем смертном ложе взял на себя всю ответственность за свою политику. Бодон де Мони (Baudon de Мопу) в 1897 г. в журнале Bibliothèque de l’École de Chartes опубликовал очень интересное письмо Guillaume Baldrich, резидента короля Арагона во Франции, датированное 7.XII.1314 и содержащее ценные детали о последних днях французского короля (с. 12): «И между прочим [король] сказал и обессиленный признал и грехи свои и что ошибался и виноват перед Богом, когда творил злой совет, и что он сам был причиной зла своего совета». .

Как и Филипп-Август, а еще больше, как его дед Людовик Святой, почитаемый им, канонизации которого он добился от Святого престола, он хотел, чтобы во Франции «был только один король». Но Франция, в которой он хотел быть хозяином, — уже другая Франция, отличная от той, о которой думали его предшественники. Это королевство, ограниченное Альпами, Маасом и Шельдой. Получение наследия Альфонса де Пуатье его отцом Филиппом III, его собственная женитьба на Жанне Наваррской, графине Шампани и Бри, сделали из него мощную силу даже в пограничных областях. Но как достойный наследник Людовика Святого он не помышляет о завоеваниях. Как и Филипп-Август, он предпочитает использовать, порой хитро, выгоды, предоставляемые ему феодальным правом. Даже внутри своего королевства, принадлежащего ему, еще встречаются области, где его власть, теоретически высшая, более или менее заслоняется властью крупного феодального сеньора: герцогства Бретонское, Аквитанское, Бургундское, графство Фландрское. В Бретани и Бургундии он старается мирно внедрить право на апелляцию и ордоннансы, которые теперь издаются для всего королевства. Серией ловких мер, заинтересовав в них крупных баронов, ему удалось заставить все королевство участвовать в налагавших обязательства финансовых делах, для осуществления которых было уже недостаточно ресурсов самого домена, несмотря на его огромное расширение с 1271 по 1285 гг. Но в Аквитании он сталкивается с герцогом, английским королем; во Фландрии сопротивление городов, гигантских для того времени, с их проблемами социального порядка, последствий зарождения капиталистической индустрии, обращает в бегство его слуг и его самого, привыкших держать в руках деревенский и полудеревенский люд.

Это сопротивление приводит в отчаяние суверена, рассматривающего свое королевское призвание как нечто вроде религиозного служения. Сопротивление изначально кажется ему дьявольским или по крайней мере еретическим. Письма, в которых он обсуждает фламандские вопросы, касаются проблем веры. Этот миролюбивый государь не видит иного средства, как силу. Это войны против английского короля, герцога Аквитанского, и особенно эти гибельные фландрские кампании, возобновляющиеся почти ежегодно в последние годы правления. Методы, используемые его великими предками, оказались недостаточными. Нужно найти другое; и это трудно, когда сохраняешь твердую уверенность, что нельзя поступать лучше, чем подражать Филиппу-Августу или Людовику Святому.