Робер Фавтье - Капетинги и Франция

И все это очень дорого стоит. Финансовая проблема выходит на передний план в королевских заботах. Беспрестанно требуются деньги. Чтобы их получить, изыскивают королевские права, но в утилитарном, меркантильном духе. Расследователи постоянно снуют по королевству, но речь уже не идет (хотя на это еще претендуют) о расследованиях в стиле Людовика Святого. Эти опросы имеют своей целью лишь изыскание новых ресурсов для короля.

В этой погоне за экю сталкиваются с церковью, глава которой, Бонифаций VIII, суверенный понтифик, также нуждается в деньгах для проведения своей итальянской политики и который (кроме того, сторонник григорианских положений о преобладании духовного над мирским) нисколько не помогает издержавшемуся светскому правительству. Непосредственно встает принципиальный вопрос, и в первый раз французское королевство и Святой престол сталкиваются на опасной территории взаимоотношений духовной и светской власти. Оба противника, равно убежденные в своем праве, рассматривают каждый действия своего соперника как святотатство. В этой борьбе король дает доказательства безупречной ловкости, используя против своего противника неясные обстоятельства, при которых произошло избрание Бонифация VIII. Сильный в своей неоспоримой легитимности, он переносит борьбу на личную почву. Не он формулирует принципы; это берут на себя памфлетисты, и ничто не доказывает, что они действовали по его приказам. Король не атакует папские институты. Он атакует или заставляет атаковать человека, взошедшего на трон Святого Петра после своего рода отставки, которую некоторые считают как канонически невозможную, своего предшественника. И, чтобы сражаться, король заимствует то же самое оружие — церковный собор, который он, христианский государь, рассматривает в качестве трибунала, дабы рассудить его разногласия с папой.

Его победа полная, подавляющая. Бонифаций, в мгновение оказавшийся узником королевских агентов в Ананьи, умирает месяц спустя, 11 октября 1303 г. Но этой победы недостаточно Филиппу Красивому. Теперь он стремится, чтобы ее одобрила сама церковь. Под угрозой процесса в память о своем сопернике он в конечном счете садит на папский престол второго преемника Бонифация VIII, аквитанца Климента V, который торжественной буллой от 27 апреля 1311 г. отменяет все акты Бонифация и его преемника Бенедикта IV, приказав подчиняться новым регистрам папской канцелярии. Король провозглашает его добрым и справедливым приверженцем в этом деле.

Так во Франции при упорстве и энергии королевского правительства светская власть вознеслась над властью духовной. Она даже подменила ее, когда поняла, что та бессильна. Во время осуждения тамплиеров [65] В 1312 г. духовно-рыцарский Орден тамплиеров, обосновавшийся во Франции, был упразднен, а большинство его членов подверглись инквизиционным преследованиям. (Прим, ред.) мы видим, что королевские действия в плане веры, до той поры строго сдержанные, направляли действия церкви в этой области.

Мы полагаем, что главной действующей силой Филиппа IV как в светской, так и в религиозной политике была, как и у Людовика Святого, глубокая вера, вера в королевскую миссию, вера в династию, которую он представляет, а также вера в религиозный порядок, которую шокировало отсутствие духовности у папы Бонифация VIII и тамплиеров. Но это была не вера Людовика Святого, и если судить по ее проявлениям, то она представляется чем-то более жестким, окрашенным в оттенок гордыни [66] Если бы это было иначе, мы не увидели бы, как папа Климент V в своем закрытом письме весьма настойчиво наставляет его, говоря, что его идеи по возведению на византийский трон в Константинополе его брата Карла де Валуа были внушены ему Святым духом. (Ed. Leibnitz. Mantissa Codicis Juris Gentium diplomatici. Guelserbyti, 1747. IIe Partie, p. 243.) . Известно, что король Филипп Красивый был большим любителем чтения «Утешения философией» Боэция. По его просьбе Жан де Мен, второй автор «Романа о Розе», выполнил для него французский перевод этого знаменитого произведения, и по желанию короля этот перевод сделан как можно ближе к латинскому тексту [67] Ch.-V. Langlois. La vie en France au Moyen Age. p. 275–276. . Кажется, эта забота о точности перевода, предназначенного себе, указывает у Филиппа Красивого на исключительный интерес к произведению римского сенатора, преданного смерти Теодорихом. Ибо книга Боэция является выражением искушенного ума, довольно презрительно относящегося к материальным устремлениям человека, одновременно вдохновленного неким стоицизмом. Нашел ли в ней внук Людовика Святого эхо своих собственных мыслей? Думать так нисколько не запрещено.

Это поведение — ожидаемое от суверена, которому, конечно, достает трудностей, но который отважно и хладнокровно их преодолевает; от суверена, произведшего такое впечатление на епископа Памье своей привычкой «неподвижно и молчаливо смотреть на людей», что прелат сформулировал такую раздраженную оценку: «Это не человек и не животное, это статуя» [68] Свидетельское показание Гийома Монтане на процессе епископа Памье было опубликовано Дюпюи ( Dupuy ), правда, с ошибками: Histoire du Différend. Paris, 1655. p. 648. .

Этот холодный и молчаливый человек оставил глубокий след в истории монархии. Именно в его правление завершается складывание королевской администрации, ненасытной, мелочной, страстно преданной своему делу, более привязанной к короне, чем сам король, и повсюду проникающей, более или менее противостоящей тенденциям феодального права, которая охотно подводила под закон основы римского права, сохраняемого на Юге, недавно присоединенного к домену, с его теорией воли государя как высшего закона.

И, однако же, это управление, так часто порицаемое за свою жестокость, не подорвало чувства народных классов к королевству. Филиппа Красивого хвалили за доброту к современникам [69] Одно курьезное эхо этой похвалы мы находим в письме Гийома де Кане, представителя короля Майорки, адресованное Хайме II Арагонскому 4 января 1315 г., приведенное R. Avezou: Bulletin Hispanique. Vol. XXIX. 1927. p. 181. Майоркский посланец в Перпиньяне добавляет напоследок: «Что является весьма удивительным». . Мы хорошо видим глубину этого монархического чувства при жизни короля, в правление которого не было почти никаких восстаний; мы наблюдаем его и после его смерти, в правление сыновей.

Людовик X, Филипп V, Карл IV, все три сына Филиппа Красивого поочередно наследуют ему в кратких правлениях восемнадцати месяцев, пяти и шести лет. Они появляются как государи исключительной физической красоты, но их моральный облик нам малоизвестен. Можно допустить, что они играют, но с большим умом, роль, аналогичную той, которую играл Филипп III, наследуя Людовику Святому. Они продолжили дело Филиппа Красивого, и можно думать, что их сыновние чувства способствовали определению выбора в решениях, требуемых от них обстоятельствами, ориентирующих их на окончательную победу монархии во Франции.