Евгений Анисимов - Держава и топор

Отказ от данных на предыдущей пытке показаний или даже частичное изменение их с неизбежностью вели к утроению пыток – каждую поправку к сказанному ранее требовалось заново трижды подтвердить. В 1725 году допрашивали самозванца Евстифея Артемьева, который сказался царевичем Алексеем. В рапорте генерал-майора Шереметева, который вел розыск, отмечено, что Артемьев «был пытан в застенке три раза, токмо явился по распросам в назывании себя царевичем Алексеем Петровичем не постоянен, а говорил разнство». Шереметев сообщал, что следователи приводили Артемьева в четвертый и в пятый раз в застенок «для роспросу в разнстве», «токмо-де весьма был болен… и ничего не говорил». Тогда Шереметев приказал продолжить пытки, после того как «от болезни оной извощик свободится», то есть до тех пор, пока на трех пытках не будут даны идентичные показания и «разнство» будет устранено.

Было бы неверно думать, что правило трех пыток соблюдалось всегда и последовательно. Если сыск был заинтересован обвинить одну из сторон процесса, то этой нормой пренебрегали. Сохранились дела, из которых следует, что многократная пытка применялась только к изветчику или только к ответчику. Причины неожиданной жестокости к одним или особой милости к другим участникам процесса скрыты от нас.

Четыре года тянулось дело, начатое в 1699 году по доносу крестьянина Игнатия Усова на его помещика Семена Огарева в сказывании «непристойных слов». Несмотря на подтверждение извета свидетелем и на девять (!) пыток изветчика, непоколебимо стоявшего на своем доносе, ответчик Огарев был только на допросах и на очных ставках и ни разу не был поднят даже в виску. В 1718 году посадский Корней Муравщик, обвиненный в «непристойных словах» о присяге, выдержал за три сеанса 106 ударов кнутом, был пытан в четвертый раз, а «в пятом розыске и с огня говорил, что тех слов он никогда не говаривал». Тем не менее изветчика не пытали, а стойкий Муравщик был сослан на каторгу.

Рассмотрим теперь вопрос о продолжительности, степени тяжести пытки, периодичности самих пыток и о том, как люди переносили мучения. Здесь много неясностей. Судя по пометам «пытать», «в застенок», арестанты готовились к розыску заранее. Сыскное ведомство работало как всякое государственное учреждение – с соблюдением принятых правил и традиционных бюрократических процедур, чем часто и объясняется волокита в розыскном процессе. Конечно, в делах особо важных следователи работали, не считаясь с многочисленными праздниками и выходными.

При пытках обязательно присутствовал кто-то из руководителей сыска, приказные без начальства пытали людей очень редко. Обязательным было составление протоколов пыток (запись «пыточных речей»). В этих протоколах отмечалось число нанесенных ударов кнутом, другие пыточные действия. В некоторых протоколах отмечалась продолжительность пытки. 9 августа 1735 года В. Н. Татищев, пытавший Столетова, приказал отметить в протоколе: пытанный висел в виске полчаса, получил 40 ударов кнутом, а потом висел еще час. Иногда фиксировали время «в подъеме» и время отдыха. В решении Тайной канцелярии 1734 года о пытке копииста Краснова сказано «ис подлинной правды, подняв ево на виску, держать по получасу и потом, чтоб от того подъему не вес[ь]ма он изнемог, спустить ево с виски и держать, не вынимая из хомута, полчетверти часа , а потом, подняв ево, Краснова на виску, держать против оного ж и продолжить ему те подъемы, пока можно усмотреть ево, что будет он слаб и при тех подъемах спрашивать ево, Краснова, накрепко». О том, что подъемы на дыбе бывали многократными и затяжными, упоминается и в других документах сыска. Архимандрит Александро-Свирского монастыря Александр (расстрига Алексей Пахомов) во время следствия 1720 года был поднят на виску и провисел 28 минут, после чего потерял сознание. На следующий день его продержали «в подъеме» 23 минуты.

Число наносимых ударов в каждой пытке определяли следователи, которые исходили из обстоятельств дела, показаний пытаемого, его физических кондиций. По описи дел Преображенского приказа за 1702–1712 годы, в которой учитывается число «застенков» и количество ударов кнутом на них, можно сделать вывод, что большая часть пытаемых прошла по три «застенка», а число ударов в один «застенок» в среднем составляло 25–27 ударов. При этом женщины получали несколько меньше ударов, чем мужчины. Следователи учитывали их «деликатную натуру», да и пытали женщин, вероятно, полегче. Котошихин сообщает, что раскаленные клещи для ломания ребер к женщинам не применялись.

Мне кажется, что три «застенка» и около 25 ударов в один «застенок» были для политического сыска петровских времен общепринятыми. В первом «застенке» число ударов кнутом обычно было больше, чем во втором или третьем «застенке». Вероятно, следователи опасались, как бы раньше завершения дела и получения нужных сведений не отправить пытаемого на тот свет. Типичной является ситуация с Ларионом Докукиным, которого пытали трижды, дав ему в первом «застенке» 25 ударов, во втором – 21, а в третьем – 20. Иван Лопухин пытан в 1743 году таким образом: 1-й «застенок» – 11 ударов, 2-й «застенок» – 9 ударов, 3-й – просто виска на 10 минут.

Впрочем, как уже многократно отмечено выше, в политическом сыске не было раз и навсегда принятых норм. Когда власти требовали признания во что бы то ни стало, число «застенков» и ударов кнутом резко превышает средние показатели. Так было в Стрелецком розыске 1698 года: при общей средней «норме» в 20–30 ударов некоторым пытаемым давали по 40, 50, 60 и даже 70 ударов за один сеанс. Пожалуй, никого так свирепо не пытали при Петре I, как стрельцов. Некоторые из них выдержали по 8, 9, а Яков Улеснев в 1704 году вынес даже 12 пыток. Напомню указ Петра 1720 года о пытке старообрядца Иона: пытать «до обращения», то есть до принятия официального вероисповедания, «или до смерти, ежели чего к розыску не явитца». И позже, в середине XVIII века, старообрядцев пытали более жестоко, чем других. Среди материалов Сыскного приказа за 1750‐е годы есть данные о 40, 50, 60 ударах кнутом тем, кто «упорствовал в своей заледенелости».

Не было и особых правил о паузах между пытками как в одном «застенке», так и между «застенками». Проект Уложения рекомендует судьям дать пытанному прийти в себя в течение двух недель. Но из материалов сыска следует, что никакого правила на этот счет не было. В одних случаях следователи давали пытанному длительный срок для поправки, в других же случаях, добиваясь показаний, они мучили его почти каждый день.

Еще одно общее наблюдение. При расследовании дела Кочубея и Искры троим колодникам задали один и тот же вопрос, они одинаково отвечали на него, но при этом число ударов кнутом различно: Василий Кочубей получил 3 удара, Иван Искра – 6 ударов, сотник Кованько – 14 ударов, а поп Святайло (кстати, признанный виновным по приговору менее других «заговорщиков») – 20 ударов. Заметна разница в степени жестокости пыток, примененных к людям разных возрастов: старого Кочубея пытали легче, чем его молодых товарищей. Однако в деле Кочубея видна и еще одна закономерность – тяжесть пытки зависела от социального положения пытаемого: дворяне, знатные колодники получали на пытках меньшее число ударов, чем крестьяне или посадские. Формально все колодники, оказавшиеся у пытки (да и вообще в тюрьме), были равны и как люди, побывавшие в руках палача, считались обесчещенными. И все же социальные различия узников влияли и на режим их содержания в тюрьме, и на тяжесть пыток. По наблюдениям Н. Б. Голиковой, изучившей материалы Преображенского приказа за конец XVII – начало XVIII века, крестьяне на пытках получали по 15–40 ударов кнутом, а дворяне всего по 3–7. Объяснить это можно характерным для тогдашнего общества неравенством. С древнейших времен пытали только рабов. По мере того, как государевыми рабами становились и все другие члены русского общества, пытки стали распространяться и на служилых людей, бояр и дворян, но все же их пытали легче, чем простолюдинов. И лишь сословные реформы Екатерины II защитили дворянина от руки палача. Однако если верховной власти требовалось выбить из пытаемого признание вины или нужные сведения, то социальные различия могли и проигнорировать. Царскому сыну Алексею Петровичу на пытке 1718 года дали, как обыкновенному разбойнику, 25 ударов, а через два дня – еще 15!